журнал Русская жизнь - Октябрь семнадцатого (ноябрь 2007)

Дмитрий Данилов

Матросы и правосознание

Решающую поддержку большевикам обеспечили не рабочие и крестьяне, как это следует из советского герба, а именно солдаты и матросы - деклассированная масса, благодарная большевистскому руководству за то, что ей разрешили не гнить в окопах Первой Мировой, и хлынувшая в города с оружием в руках. В публикуемом тексте описана ситуация, когда Голем отбился от рук своего создателя и принялся устраивать жизнь на свой лад - в соответствии с заповедями анархизма, понятыми матросской массой на свой лад и уверенно поднятыми на щит. Даже у испытанных рыцарей социализма кровь стыла в жилах при виде картин подлинно революционного самовластья. Автор этого физиологического очерка Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич в советские годы был каноническим биографом Ленина. Книга с данным его сочинением вышла в 1930-м и больше не переиздавалась. Прочитав предлагаемый отрывок, вдумчивый читатель сам поймет, почему.

Публикуется по изданию: Владимир Бонч-Бруевич. На боевых постах Февральской и Октябрьской революций. - Москва: Издательство «Федерация», 1930.

Когда прошли первые дни Октябрьской революции, принесшие с собой удивительный революционный порядок и бодрое спокойствие во взволнованную красную столицу новой России, наступили дни понижения настроения и прямого упадка революционного творчества в некоторых наших рядах. Стала выявляться прослойка такой накипи в рядах восставшего пролетариата, солдат и матросов, которая по своим стремлениям объективно была антиреволюционна; деятельность этих элементов была антиобщественна, опасна сама по себе и могла повлечь дурные последствия и осложнения в напряженном строительстве нового государства. Одним из ярких проявлений этой стороны жизни того времени были так называемые «пьяные погромы», с которыми так ревностно боролся петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов и о которых надо будет писать особое исследование. В этой полосе петроградских событий того времени ярко выделяется один эпизод, где проявилась стальная воля Владимира Ильича. К дням печальной годовщины я постараюсь вспомнить об этой красочной, но трагической картине того времени, тем более что полем действия было здание знаменитого тогда гвардейского флотского экипажа, а среда, в которой пришлось действовать, - были матросы.

В 75-ю комнату Смольного, в эту штаб-квартиру и главный центр деятельности рабочих комиссаров, боровшихся с пьяными погромами в Петрограде и имевших главные нити охраны порядка красной столицы, поздно вечером вошел взволнованный белокурый матрос гвардейского экипажа. Он направился прямо ко мне. Я сидел за большим столом и вел вместе с четырьмя рабочими комиссарами тщательное дознание по делу только что обнаруженной огромной организации, занимавшейся подделкой всевозможных печатей советских учреждений и подписей самых ответственных работников, до подписей всех народных комиссаров и подписи председателя Совнаркома «Влад. Ульянова (Ленина)», как подписывался тогда Владимир Ильич, -включительно.

Матрос подошел прямо к столу, сел на стул, оглянулся туда-сюда, немного смутился и взволнованно сказал, тихо обращаясь ко мне: - Мне необходимо сейчас же переговорить с вами по крайне важному делу, - и он напряженно смотрел мне в глаза. - В чем дело, товарищ? - Нет, так не могу, одному вам скажу.

Я тотчас же прервал допрос и посмотрел на своих товарищей-комиссаров. К нам часто приходили со всевозможными историями, и мы привыкли к различным неожиданностям, разоблачениям, заявлениям, истерикам, нервности, и это нас не смущало. Мы твердо усвоили правило спокойно относиться ко всему, все принимать к сведению, выслушивая всех. Мы знали наперед, что сообщают много нелепостей, но именно таким методом действия мы получали огромнейший материал, и это являлось одной из причин успешной следовательской деятельности 75-й комнаты Смольного, где было открыто множество политических и уголовных преступлений, среди которых были очень крупные и важные дела.

Товарищи комиссары мигом поднялись, отвели допрашиваемого к другому столу, а один из товарищей стал в стороне и, по заведенному порядку, зорко наблюдал за прибывшим матросом.