журнал Русская жизнь - Секс (июнь 2008)

Народу было плотно. К тому же подтрясывало: асфальт у нас не ахти. Автобус слегка вело к тротуару, как будто он отворачивал сконфуженную морду от потока черных иномарок, брезгливо рассекающих сырую московскую мокрядь. В машинах сидели люди, в автобусе стоял народ.

Я устроился на относительно освещенном пятачке в проходе: стоял, уцепившись за поручень, и пытался читать «Очерки истории российской символики» Соболевой. На оборотной стороне книжки изображена была сама почтенная исследовательница, вид у нее был скептический.

Напротив меня на рыжем сиденье помещалась тетка, обвислобокая жаботка в очках, у ног ее жались сумки и пакеты. На теткиной морде каменело раздражение.

К тетке прижималась девочка - маленькая, грустная, сонная.

Автобус тряхнуло. Кто-то произнес «туюмаму».

Девочка очнулась и посмотрела на тетку, явно намереваясь что-то сказать. Тетка ответила ей злым взглядом системы «когда-же-ты-наконец».

- Мама, - голосок девочки легко перекрыл шумы, - а почему у нас менты?

- Ты че, дура, - забухтела тетка, - тебя чему учили, совсем не соображаешь, говори - милиция, а то заберут…

- Мама, - девочка была настроена решительно, - менты людей в тюрьмы сажают, ну там бьют, убивают, ну ты знаешь. Зачем они нужны?

Я закрыл книжку Соболевой. Мне было очень интересно, что ответит тетка дочке, которая требовала от нее не больше не меньше, чем апологию российского государства и его правоохранительной системы. Бытие которой и ее полезность в общем строе мироздания объяснить не проще, чем, скажем, пользу бруцеллеза или трихомонад.

Тетка, похоже, держалась тех же мнений. Во всяком случае, она задумалась - секунд этак на пять.

- Если милиции не будет, - наконец, выдала она, - порядка не станет. Все будут жить как хочут.

- Ну и пусть не будет! - в девочке внезапно проснулся либерализм. - Пусть живут как хочут!

Вот тут тетка не заколебалась ни на секунду. Решающий аргумент вылетел изо рта сразу.

- Мало ли кто чего хочет! Вот завтра кто-нибудь захочет по улице голым ходить, и чего?

Девочка примолкла, подавленная страшной перспективой.

Я же задумался.

В самом деле, решил я. Почему-то именно такого рода соображения - что кто-то будет ходить голым - действуют на воображение сильнее, чем эпические образы войны всех против всех, отсутствия горячей воды и трупов на улицах. Именно это. То есть, конечно, если будут убивать и грабить - это ужас-ужас, и этого реально боятся. Но вот если по улице пойдут голые люди «и никто не вмешается» - это даже не ужас, а «всему конец». Это значит, что порядка больше нет никакого, совсем никакого, и настало скончание свету…

Автобус тряхнуло. Из теткиной сумки высунулся блестящий журнал в розовой оболочке. На ней держала себя за груди пышнотелая мадам, в углу сиреневым колером было выведено «Секс за тридцать».

Я так и не успел разобрать, за тридцать чего: автобус снова тряхнуло, журнал тяжело перевалился через сумочный борт и выполз на низ.

Рассуждая формально, порнография соотносится с сексом примерно так же, как детектив - с преступлением: одно является описанием другого, причем от этого описания мы получаем удовольствие.

Однако никто не считает чтение романа Агаты Кристи «про очаровательное двойное убийство в старом замке» чем-то предосудительным. Хотя реальное убийство вызвало бы у публики шок и возмущение. Потому что преступление ужасно, зато рассказ о преступлении интересен.

В случае же с порнографией мы имеем дело с обратной ситуацией, когда описание некоторого действия (то есть всего лишь «тусклое отражение реальности») мы считаем плохим, а само действие - в общем-то одобряем. Ведь даже самые яростные поборники нравственности, пока они вменяемы, все-таки не настаивают на поголовном воздержании и стерилизации: их требования состоят не в том, чтобы «мужчины вовсе не касались женщин в известных местах», а в том, чтобы это не показывали по телевизору.

Интересно и то, что общество, в общем-то, с этим согласно. Всем же понятно, что некоторые вещи «показывать нельзя». Хрен его знает почему - но вот нельзя, и все тут.

Появилось такое отношение не вчера.

Если обратиться к истории, то мы увидим, что на всем ее протяжении людей волновали такие, вроде бы, пустяки, как чужой внешний вид, одежда, привычки, произносимые слова, и так далее. Причем государство - начиная с Древнего Египта и кончая современной Европой - всегда совало свой длинный нос в этот вопрос: вмешивалось, принимало законы, что-то там запрещало, регулировало, ну или хотя бы пыталось.