журнал Русская жизнь - Страхи (сентябрь 2008)

А. М. уехала из России в декабре 1908 года, и до 17 года она работала агитатором во многих странах Европы и Америки. Первая ее агитационная поездка была по Рейну, потом Швейцария, Бельгия, Париж и т. д., и т. д.

Вспоминается один эпизод. Мы с мужем были в Монтре. А. М. жила в деревушке над Монтре. Мы попросили ее прийти пообедать с нами. В отеле за столом с нами сидели наши знакомые - харьковский адвокат с красавицей женой. Она была очень изящно одета, и на шее у нее было ожерелье из крупного розового жемчуга. За столом прислуживал молодой кельнер, с очень хорошим тонким лицом. Когда он подавал А. М. суп и взглянул на нее, он вспыхнул до корня волос, рука его дрогнула, и он чуть не пролил суп. По лицу А. М. тоже что-то пробежало. Никто не обратил на это внимания, но я после обеда спросила А. М.: «Что это так смутило в тебе нашего кельнера?» Она улыбнулась: «Он удивился, вероятно, увидав меня рядом с такой роскошной дамой… Я только два дня тому назад была здесь, но - с другого хода: в мансардных помещениях, низких и холодных, где ютятся служащие отеля… Я веду среди них пропаганду. Он уже член нашей партии, очень славный юноша!»

Я невольно представила себе, что должен был думать этот юноша, глядя на розовые жемчуга нашей соседки… На эту тему я позже написала рассказ и озаглавила его «Розовые жемчуга», но по цензурным условиям он, конечно, напечатан не был.

Много таких контрастов видела А. М. в своей жизни. Ей не надо было даже выезжать из чинного, нарядного Берлина, чтобы встречаться с ними. Вот ее открытка, изображающая мрачную, узкую, кривую уличку с почерневшими высокими домами, куда не проникает луч солнца, плохо вымощенную, без признака тех балконов и цветов, которые так щедро украшают центральные улицы Берлина. «Представь - это Берлин!» - пишет она. «В таких кварталах ютятся плохо оплачиваемые рабочие. Сыро, темно. Больше 650 тысяч семейств живет в перенаселенных квартирах - и это в благоустроенном Берлине! Иногда так ненавидишь этот мир контрастов!»

Вот еще страница «контрастов» - письмо из Бельгии.

«Эти дни опять кружится мое агитационное колесо, как маятник качаюсь между Брюсселем и Льежем. В пятницу митинг протеста против зверств в русских тюрьмах, в Льеже, в субботу - конферанс в Брюсселе. В воскресенье днем - лекция в Льеже о „Новой женщине“, вечером опять Брюссель, в понедельник - опять Льеж - реферат о рабочем съезде. Сколько впечатлений, картин, образов… То изящный „файф-о-клок“ в салоне м-м Вандервельде, прелестной женщины со всем шармом английской леди, среди интеллигенции Бельгии, что ни на есть самой утонченной… То скученные, грязные кварталы углекопов, ужасы нищеты - борьба - отчаяние - надежда!»

Лидер Бельгийской С. Д. партии Вандервельде жил в своем особняке, в изысканной обстановке: как-то раз А. М. пришлось прямо с вокзала, после работы в горном районе и необходимости шагать по проселочным дорогам в осеннюю распутицу, прийти к Вандервельде. Лакей долго не решался доложить о ней и с непередаваемым выражением брезгливости на бритом лице взял двумя пальцами ее забрызганное грязью пальто, чтобы повесить его… В те годы ее поражало несоответствие между убеждениями, которые высказывал Вандервельде, и его манерой жить. Она тогда еще не знала, что он метил в министры коалиционного правительства. И, конечно, приятнее тортов и конфет у Вандервельде на его приемах были для нее те булки, купленные в складчину, которые ей принесли на дорогу рабочие-горняки из местечка, куда она попала в минуту острой безработицы.

«… Турне мое по Бельгии прошло блестяще. Всюду аудитории в 1000 и больше человек. Только клерикальные газеты завопили, что „эту русскую лекторшу, которую возят по всей Европе из одного Народного дома в другой, давно пора изгнать из Бельгии“ и даже поговаривали об аресте, но это только увеличивало ко мне внимание, и было смешно читать их отзывы вроде „беглая монашка, проповедующая свободную любовь“, и т. п. Немного устала я от поездки: ведь в 21 день продержала 19 рефератов - не мало, правда? Теперь надо посидеть смирно и пописать».

Долго «сидеть смирно» ей не удавалось. Она была «на учете» у тов. Чичерина, который жил в Париже в качестве эмигранта и был секретарем «Бюро помощи политическим эмигрантам». Светлый образ Чичерина многим памятен. Он принадлежал к обеспеченной дворянской семье, но все свои деньги отдавал на дело революции, а сам жил как аскет, в мансарде, в каморке, где кроме кровати, рабочего стола и бесчисленного количества книг и газет - был только вид на море крыш Парижа. Он использовал А. М. для объездов русских колоний в разных странах Европы, где она читала платные лекции, сбор с которых шел на его «Бюро помощи», а, кроме того, на выступления и среди заграничных рабочих - благодаря ее знанию языков это было легко ей. Уставала она от этих поездок очень, и тянуло ее к письменному столу, но отказать Чичерину она никогда не могла. Да она и любила это общение с рабочей молодежью, и русской, и иностранной, в которой ей надо было будить и воспитывать классовое сознание.