Борис Касаев - Большая охота (сборник)

…Уж который год коренное население пользуется на Ямбурге услугами бесплатной гостиницы для ненцев. Тундровики получают в медсанчасти бесплатную медицинскую помощь. В магазинах Ямбурга и Новозаполярного они с удовольствием совершают покупки: цены на продукты и товары повседневного спроса здесь не «кусаются». Ненцы реализуют газовикам рыбу, оленье мясо, пушнину…

Могут упрекнуть: что-то уж больно красиво, прямо идиллия. Конечно, проблем хватает. Но газовики стараются. Например, они научились возрождать тундру после «техногенного вмешательства». И уже возвратили ненцам в сельскохозяйственный оборот более десяти тысяч гектаров тундровых земель, в первозданном виде. Возле газовых промыслов олени выпасаются, лебеди вьют гнезда.

Они знают, что отныне люди их не обидят.

Давно это было, лет тридцать назад. Слышу английское:

– Гуд дэй!

Оборачиваюсь – Лябо! Смеется, возле ног – чемодан.

– Какими судьбами?!

– Отпуск дали!

Лябо пожимает руку. Ну и ладошка у него! Не ладонь, а лапища. От рукопожатия пальцы у меня немеют. Не часто среди ненцев встретится вот такой богатырь.

На Лябо новый костюм с замысловатыми заморскими пуговицами. От рубашки веет сиреневой свежестью. Галстук подчеркнуто тонален пиджаку и брюкам: по легкому с просинью полю – неброские темно-синие полоски. Туфли на модной толстой платформе. Массивные запонки надменно посверкивают золотом.

Скуластое лицо Лябо засмуглело до черноты на тропическом зное. Он, наверное, мечтал окунуться в заполярную прохладу, но и в Заполярье уже две недели подряд стоит одуряющая июльская духота, за городом, на берегу небольшой обской протоки, полно купальщиков. При незаходящем солнце лишь несколько часов бывает прохладно, утром столбик термометра опять лезет вверх до отметки двадцать восемь…

– Присаживайся. – Я наливаю гостю воды со льдом.

Лябо смахивает платком пот со лба, отпивая глоток, достает из кармана пачку сигарет, угощает.

– Ты совсем озарубежился, – говорю я, закуривая «Пэл-Мэл». – От тебя так и несет заграницей.

– Не совсем.

Он откидывает полу пиджака, и я вижу старый, потрескавшийся, видавший виды широкий ремень с флотской бляхой.

– А под рубашкой знаешь что? Тельняшка.

Лябо громко звенит ложечкой, достает льдинку, отправляет в рот, и я слышу, как она хрустит на крепких зубах. Темные глаза его смотрят с веселой доброжелательной улыбчивостью. По натуре застенчивый, Лябо сейчас любому незнакомцу смог бы, пожалуй, показаться разбитным малым: движения его слишком энергичны, порывисты, смех громкий, речь быстрая, возбужденная. Я знаю отчего: рад приезду, соскучился. На Ямале он не был почти год. В Салехарде он всегда делает короткую остановку. Чтобы затаить дыхание, как он говорит, перед домом, после многомесячного плавания. Переживания встречи никогда не повторялись, но всегда оставалась у него затаенная, ничем не объяснимая робость. Однажды, еще в армии, рассказывал ему товарищ по службе, вернувшийся из отпуска:

– Приехал я, значит, прямиком, без остановки, домой. С поезда на автобус, на такси. Наконец улица, дом. Распахнул калитку, взлетел на крыльцо и остановился: рука не поднимается дверь открыть. Сердце – ходуном, чуть не выскакивает. Не могу заставить себя войти – и все! Стою, не шелохнусь. Боюсь. Хоть бы Шарик, подлец, тявкнул, вышел бы кто-нибудь! Сел на ступеньку, не знаю, что делать. Сколько времени прошло – не помню, может, десять минут, а может и больше. Только слышу, вдруг маманя закричала, из комнаты выбежала. Оказывается, она мою фуражку через окно увидела. Фуражку-то я снял и на ветку сирени повесил…

То же самое случалось и с Лябо. Через год он уволился в запас. Весь маршрут по Обской губе и Тазовской пассажирский теплоход проходил за двое суток, и Лябо не выдержал. В Антипаюте ему подвернулся вертолет, летевший до родного поселка. Через час он был уже на месте, сидел на днище перевернутой старой лодки у плещущей воды, задумчиво смотрел на рыжую пенистую волну и никак не мог заставить себя, к своему удивлению, сделать несколько шагов к видневшимся за зеленым чахлым тальником островерхим чумам…

– Телеграмму послал матери? – спрашиваю я.

– Нет, свалюсь как снег на голову.

– Работой доволен?

– А как же! – смеется Лябо. – Я теперь – как тот горностай, вовек не вылезти из бутылки. Из моря.

– Горностай?

– А-а, это еще в детстве… если случится, приглядись, как ненецкие пацаны ловят этих зверьков. Берут бутылку из-под шампанского, отбивают горлышко, зарывают под высоким углом в сугроб, а на дно кладут приманку. Горностай забежит в бутылку, а выкарабкаться не может – лапы скользят.