Ханнес Ростам - …Ваш маньяк, Томас Квик

— Чем больше я рассказывал, тем больше бензо мне назначали. А чем больше я их глотал, тем больше мог рассказать. В конце концов я получил практически неограниченный доступ к лекарствам — к наркотикам.

Стюре утверждает, что постоянно пребывал под воздействием препаратов все те годы, пока шло расследование убийств.

— Ни одной минуты я не находился в трезвом состоянии. Ни единой минуты!

К бензодиазепинам очень быстро формируется зависимость, и вскоре Стюре уже не мог жить без лекарств. Он «актуализировал вытесненные воспоминания» во время психотерапевтических сеансов, признавался то в одном, то в другом убийстве, участвовал в одном расследовании за другим. В обмен на это он получал положительное внимание со стороны психотерапевтов, врачей, журналистов, полицейских и прокуроров. И неограниченный доступ к наркотикам.

Я задумался по поводу тех, кто окружал Квика в те годы, пока шли следствия, — адвокат, прокурор, полицейские.

— Осознавали ли они, что ты был «под кайфом»? — спросил я.

— Наверняка! Во-первых, они знали, что я принимал ксанор и все такое, но самое главное — мое поведение явно показывало, что я находился в состоянии наркотического опьянения. Как можно было этого не заметить? Это просто невозможно!

В том, что последнее утверждение — чистейшая правда, я лично имел случай убедиться при просмотре сделанных в Норвегии записей. Невозможно было не заметить: Бергваль настолько одурманен, что временами не в состоянии говорить и передвигаться. А прием препаратов происходил совершенно открыто.

— Употребление лекарств когда-либо обсуждалось между тобой и твоим адвокатом?

— Нет! Никогда.

— Никто не ставил под сомнение использование этих средств?

— Никогда в жизни. Я даже не слышал, чтобы кто-нибудь задал хоть малейший вопрос по этому поводу.

По словам Стюре, врачи, психотерапевты и санитары совместными усилиями обеспечивали ему постоянный свободный доступ к наркотическим препаратам.

— Да, сегодня это кажется непостижимым, но тогда я был благодарен им за то, что никто не задавался этим вопросом. Это означало, что я мог продолжать употреблять наркотики.

Стюре утверждал, что постоянно находился в состоянии наркотического опьянения в течение десяти лет. За это время он помог осудить самого себя за восемь убийств, которых не совершал.

Затем все внезапно прервалось.

— Однажды, должно быть, в середине две тысячи первого года, поступило указание нового главврача Сэтерской больницы Йорана Чельберга. Все препараты отменить. Никаких бензодиазепинов. Меня охватила полнейшая паника при мысли об абстиненции и побочных эффектах.

Я подумал о словах, произнесенных бывшим главврачом Йораном Чельбергом в беседе со мной несколькими месяцами раньше, — что он не желает «участвовать в сокрытии правового скандала». Кажется, я начинал догадываться, что думал Чельберг по поводу Квика, убийств и приема лекарств.

Стюре считал, что его признания в убийствах и свободная выдача препаратов — своего рода молчаливый уговор между ним и Сэтерской больницей, но теперь договор внезапно оказался разорван. Стюре отреагировал бурно — гневом, озлобленностью и страхом.

— Как я смогу жить без лекарств? Как я смогу существовать — чисто физически?

На этом этапе Стюре сидел на таких огромных дозах бензодиазепинов, что количество препаратов пришлось постепенно снижать в течение восьми месяцев.

— Это было трудное время. Я практически не выходил из своей комнаты. Единственное, на что у меня хватало сил, — это слушать радио «Р1».

Бергваль скрестил руки на груди, ухватившись пальцами за собственные плечи.

— Я лежал на кровати вот так, — проговорил он и сильно затрясся.

— Стало быть, ты неожиданно протрезвел и почувствовал себя здоровым. Но тут оказалось, что ты осужден на пожизненное заключение за восемь убийств.

— Да.

— И ты сам способствовал этому!

— Да. И я не находил никакого выхода. Рядом со мной не было никого — ни одного человека, к которому я мог бы обратиться за поддержкой.

— Почему?

Мой собеседник замолк, с удивлением посмотрел на меня, потом рассмеялся и ответил:

— А куда бы я обратился? Позвонить своим адвокатам я не мог, они способствовали тому, что меня осудили. Я оказался совершенно один в этой ситуации…

— Ни одного человека, с которым ты мог бы поговорить?

— Нет, мне никого не удалось найти. Наверняка такие люди существовали…

— Те, кто окружает тебя в отделении сейчас… тебе известно, как они относятся к вопросу о твоей виновности?