Ханнес Ростам - …Ваш маньяк, Томас Квик

— Но какого черта… — Стигссон покачал головой.

— Что ты хотел сказать? — переспросил я.

— Какого черта! Ты подразумеваешь, что я взаимодействовал с полицией?

— Каждый раз, когда Квик начинает рассказывать или просто намекать на что-то, эти сведения немедленно просачиваются в прессу через тебя или других журналистов, которые публикуют фотографии жертв, и…

— Через кого они просачиваются?

— Судя по всему, через следователей. Иногда через ван дер Кваста, иногда через Сеппо Пенттинена. Зачем это делается в разгар следствия?

— Это все ерунда! Я никогда в жизни не получал…

— Послушай, посмотри мне в глаза. Неужели все это — ерунда?

— Да, если ты хочешь сказать, что я… да, да! Что они по ходу дела снабжали меня сведениями, чтобы он мог… ерунда! Ничего подобного!

— Но ты всегда располагал сведениями, начиная с первого дня! — запротестовал я.

Тогда Стигссон заговорил об интервью, которое взял у Ларса-Инге Свартенбрандта и обо всем том положительном, что тот имел сказать по поводу вытесненных воспоминаний и психотерапии.

— Ты совсем далек от реальности, — проговорил я.

Но Стигссон продолжал говорить о Свартенбрандте. Моника Сааринен попросила нас закругляться, и я задал вопрос, что именно — вообще — может заставить Губба Яна Стигссона изменить свое отношение к делу Томаса Квика. Он ответил, что не нашел ничего, что было бы «отговоркой».

— Ничего?

— Ничего.

— Но что может заставить тебя…

— Под конец приходишь к последней точке. И во всех этих делах я ее достиг.

Я был в полном изнеможении. Вот о чем, собственно, шла речь — о вере. Либо она есть, либо ее нет.

Публике предоставили возможность задать вопросы, и первый из них был мне хорошо знаком: могли ли шведские суды проявить такую нерадивость и засудить человека без единого доказательства? И тут Стигссон прибавил обороты:

— В этом деле нет прямых доказательств в виде отпечатков пальцев или ДНК. Но есть другие доказательства. Как зарубки на березах и все такое. Уровень фосфатов. Отметки собаки.

— Да-да, про эту собаку все очень интересно, — сказал я. — Это служебная собака, находящаяся в частном владении, которая пометила огромное количество мест, где якобы должны находиться части трупов. Были проведены археологические раскопки более чем в двадцати местах, просеяна земля, выкачана вода из целого озера — и ничего не обнаружено, помимо этого крошечного кусочка, который весит полграмма и который теперь оказался отнюдь не костью. Ни в одном месте вообще ничего не нашли. Неужели ты не делаешь из этого никаких выводов?

— Ну, то есть…

— Губб Ян Стигссон. На сегодняшний день ты единственный, кто во все это верит.

— Да, похоже, что так.

После дебатов я задержался возле сцены, беседуя с несколькими коллегами. Тем временем Губб Ян Стигссон сложил свои вещи и быстро зашагал к выходу.

Прежде чем я успел что бы то ни было сказать, он уже покинул зал.

Та статья, которую я обещал показать Губбу Яну на моем компьютере, его, по-видимому, совершенно не заинтересовала.

20 апреля 2010 года Томас Ульссон и Мартин Кульберг подали второе ходатайство Стюре Бергваля о пересмотре решения суда по делу об убийстве Терезы Йоханнесен.

Около месяца спустя, 27 мая, главный прокурор Эва Финне сообщила свое решение по делу об убийстве Йенона Леви. Хотя ходатайство было удовлетворено, новое судебное заседание не потребовалось. Доказательства выглядели теперь такими убогими, что не было смысла снова рассматривать дело иначе, как в письменной форме.

«После изучения материалов следствия я прихожу к такой оценке, что доказательства на сегодняшний день не дают оснований для подтверждения преступления, — писала она. — Бергваль отрицает факт совершения преступления. Правда, во время следствия он сообщил некоторые сведения, совпадающие с действительностью, но его рассказ характеризуется противоречиями и изменениями сведений в такой мере, что обвинительный приговор не может иметь место. Таким образом, я закрываю уголовное дело против Стюре Бергваля».

Кристер ван дер Кваст был вне себя.

— Меня возмущает, что не было назначено открытое принародное разбирательство, где Квику пришлось бы объяснить свои прошлые признания. Это удобный путь, чтобы избежать нового масштабного и трудного процесса. Квик был осужден по серьезным основаниям и добился пересмотра дела по неверным основаниям. Я уверен, что давление прессы сыграло свою роль в том, что правоохранительная система склоняет голову, — заявил он в интервью «ТТ».