Андрей Шарый: Знак W: Вождь краснокожих в книгах и на экране

Главным симулятором индейских доблестей, конечно, оставались активные забавы, а главной действующей моделью героя оставался Гойко Митич. Своих дворовых «врагов», уже сами будучи понарошку мертвыми, мы добивали «из последних сил», как Ульзана, всегда оставляя себе право на последний выстрел; одним движением, как Зоркий Сокол лошадь, пытались, с риском для будущего мужского здоровья, оседлать «козла» в школьном спортзале. Понятно, что сюжеты фильмов DEFA особого значения во всех этих играх не имели; важнее оказывался «дикарский» ритуал. Поэтому к тому моменту, когда через двадцать лет возраста раболепного почитания Гойко Митича достиг мой сын, я уже не мог вспомнить содержания ни одного из Indianerfilme, за исключением разве что заученного многократным чтением Купера чуть ли не наизусть «Чингачгука — Большого Змея». Точно по заголовку статьи из «Советского экрана»: название фильма не важно, коли в главной роли — Гойко Митич. А вот фрагменты-картинки — Оцеола, опустив руки навытяжку, боком ныряет в реку на схватку с аллигатором; подло улыбается Джеймс Бэшан, считая, что настал черный момент его торжества; «хороший» Пэт Паттерсон беспомощно снимает звезду шерифа — врезались в память, думаю, навсегда.

С возрастом мальчишеский индейский героизм трансформировался в индейский юношеский романтизм. Вот песенная цитата из московского гитарного фольклора конца 70-х; эта стилизованная дворовая баллада, сочиненная в соответствии с канонами трагического блатного шансона, звучала в спектакле московского Театра юного зрителя «Родительская суббота» по пьесе Алексея Яковлева:

Краснокожие вожди сравнительно редко становились героями анекдотов и почти никогда в этих анекдотах не упоминались персонажи Гойко Митича — в отличие, скажем, от Чапаева или Штирлица, с которыми он вполне мог помериться популярностью «в народе». В школьном обиходе неизменно вращалось несколько десятков более или менее остроумных и более или менее похабных шуток «про ковбоев и индейцев», главными героями которых были ковбой Джо, его лошадь и его «внутренний голос», вечно дававший циничные и идиотские советы. Индейцы появлялись только иногда, но на святые имена Виннету и Зоркого Сокола сочинители анекдотов не посягали. Зато много позже, когда мы наконец выросли, а мир вокруг навсегда и неузнаваемо изменился, безусловные герои превратились в мишени для острот. Возникли многочисленные возможности для ироничного творческого прочтения индейских образов. Калининградский поэт Андрей Писаревский, например, превратил исполнителя ролей краснокожих вождей в персонажа опубликованного в «Митином журнале» драматургического цикла «Жизнь Гойко Митича». Действие этой постмодернистской поэмы происходит в салоне самолета Boeing, в жилищно-эксплуатационном участке и в отделе абонемента Лондонской публичной библиотеки, где по воле автора оказывается сербский актер в своей индейской ипостаси.

Оставлю без комментариев литературные качества «Жизни Гойко Митича», однако автор драмцикла верно провел сразу несколько линий параллелей. Во-первых, Митич и есть буревестник не хуже горьковского. Во-вторых, от классики соцреализма до канонов Indianerfilme — всего один шаг. А в-третьих, столь широкие возможности для творческих интерпретаций предоставляют только культовые герои, центровые образы массовой культуры. В Советском Союзе Виннету Карла Мая таким героем не стал, хотя и его «знак W» превратился в символ дикой краснокожей доблести.

В Москве и Риге, Киеве и Ашхабаде, Минске и Ереване для пьедестала индейских побед как нельзя лучше пригодился Гойко Митич — Ульзана и Зоркий Сокол, Оцеола и Текумзе, Твердая Скала и Токей Ито, Чингачгук и Черный Барс, Белое Перо и Северино. А если еще проще — благородный вождь краснокожих, наш

Западная пресса писала: Гойко Митич играл индейцев «не по Карлу Маю, а по Карлу Марксу». В закрытой ГДР герои Митича были символами свободы и приключений. «Сыновья Большой Медведицы», 1966 год.