Валерий Панюшкин - Рублевка - Player’s handbook

5. Правил определенных и впрямь нет. Вот в воскресный день Эллен Фербеек [2] Основательница журнала Cosmopolitan в России. Прим. ред. выходит из жуковского своего дома на лыжах. План воскресной прогулки у Эллен такой: по льду Москвы-реки пройтись накатанной лыжней до ресторана «Причал», скинуть лыжи, выпить в «Причале» чашку чая, а после чаю вернуться все по той же лыжне домой. Но не тут-то было. Помимо скромных лыжников, гоняют по московорецкому льду еще и безумцы какие-то на снегоходах. Шум, треск, выхлопные газы от двигателей. И ведь не мальчишки какие-нибудь, не молодежь — взрослые солидные люди, а носятся как бешеные, да по лыжне, да поперек лыжни, как будто поставили перед собой цель давить лыжников, соседей своих, с которыми, может быть, раскланивались накануне, покупая продукты в Dream House. А теперь — давить. И ведь много кто погиб на этих снегоходах, не справившись со скоростью, и много кто покалечился. И в лучшие свои годы даже и сам Борис Березовский помчался на снегоходе по полям, налетел на кочку, перевернулся, сломал позвоночник и на носилках с подвязанной головой доставлен был частным самолетом в швейцарскую клинику, где позвоночник долго лечили.

«Проклятые снегоходы», — думает Эллен, возвращаясь с испорченной прогулки, и пишет в газету «На Рублевке», что, дескать, не понимает радости снегоходов, но если кому так приспичило, то, может быть, стоит договориться, чтобы лыжники, например, прогуливались по правой стороне реки, а снегоходчики — по левой? Установить правила, чтобы не мешать друг другу. Так пишет Эллен, искренне не понимая, что правила в этой Игре должны быть не установлены изначально, а навязаны теми, кто сильнее. Навязывание правил — это ведь и есть часть Игры. Дело не в том, что снегоходчик сильнее лыжника, а в том, кто лыжник и кто снегоходчик. Если бы Первому Лицу вздумалось вдруг прокатиться на лыжах по льду Москвы-реки, снегоходы как ветром бы сдуло: прижались бы к берегам, заглушили бы двигатели, потому что одно дело лыжник Эллен Фербеек, а другое дело лыжник Первое Лицо — понимать же надо, сила!

Однако не стоит думать, будто правила на Рублевке навязывают обязательно силой. Иногда и хитростью, и неожиданностью действий, внезапностью. Вот, например, в самом начале 90-х жил в поселке Новь, в той его части, что выходит к деревне Раздоры, профессор Московского университета Александр Аузан. С 50-х годов жил — тогда бабушка выкупила здесь участок в память о расстрелянном муже, легендарном комкоре Аузане, мечтавшем жить в Раздорах. Жил хорошо, соседствовал с маршалом авиации Евгением Савицким, чья дочь Светлана — вторая в Советском Союзе женщина-космонавт и дважды герой Советского Союза.

Но меняются времена. Маршал беднел, и дочь его, привычная к светлым подвигам, а не к каждодневному капиталистическому труду, беднела. И все чаще маршал, встретившись с Аузаном на дорожке или подсев к Аузану на скамейку, заводил разговор о том, что хотел бы продать дачу. Возможно, ждал, не предложит ли сам Аузан выкупить маршальский участок. Возможно, просто так ворчал по-стариковски. Возможно, видел, что пишет Аузан экономические статьи в центральных газетах, и полагал Аузана близким к новой власти, а стало быть, состоятельным. Но не близок оказался Аузан и не состоятелен — не так прямолинейно работают правила Игры «Рублевка», — и участка Аузан не купил.

И вот однажды маршал Савицкий рассказал Аузану, что нашел, дескать, покупателя на свою дачу, солидного человека. А через несколько дней заселился в бывший генеральский дом Отари Квантришвили — по официальной версии предприниматель, меценат и любитель вольной и классической борьбы, а по слухам — криминальный авторитет. Поселился и первым делом, конечно же, рядом с генеральским дачным домом принялся строить новый, в десять раз больше.

Слухи о том, что Отари — высокопоставленный бандит, косвенно подтверждались. С самого утра каждый день у его ворот маячили неприятные личности, ожидающие разрешения воровских споров «по понятиям». Аузан нервничал: бандиты ведь как акулы, задыхаются без движения, не могут угомониться на достигнутом, и если Отари получил участок, то захочет ведь прирезать и соседний.

Именно так и случилось. Однажды Квантришвили пришел к Аузану и начал «гнать телегу», то есть рассказывать малоправдоподобную историю, в которую не поверить нельзя, потому что, если не поверишь, рассказывающий очень обидится, а ему только того и надо — обидеться, найти повод для ссоры. Квантришвили рассказал, что строители у него идиоты, неправильно как-то спроектировали новый дом, что дом сам собой выстраивается как-то так, что залезает к Аузану на участок, и — резюме! — не будет ли Аузан так добр продать Квантришвили пару соток своего участка по рыночной цене?