— И что вы предлагаете?— решил я выяснить, к чему он клонит.
— Мне не хотелось бы оставлять порок безнаказанным. Знаете, в свое время шарлатанов лже-алхимиков, одолеваемых жаждой наживы, вешали на золоченых виселицах. Это живописно и правильно. Мне кажется, в назидание миру самый меркантильный человечник должен быть разрушен.
— Какими средствами?
— Асимметричной войной. Противопоставить силу слабого слабости сильного. То есть все сводится к поэзии поступка, гармонической и стилистической организации того пространства, до которого дотянешься.
— А что такое поэзия поступка? Переход улицы в неположенном месте?
— Зачем же...— Сергей подчистую покончил с индейкой и отодвинул в сторону тарелку.— Искусство — это не переход улицы в неположенном месте. Искусство — это единственная область, где безграничным законом, основным законом и самым, кажется, сейчас забытым является полная и абсолютная свобода.
Ну вот. Какой он после этого Абарбарчук, едрена корень. Абарбарчуку, без обиды будь сказано, до него, как Карлсону до ангела.
— Показательное разрушение самого меркантильного человечника — это программа максимум?
— Там видно будет.
— Ну что же,— согласился я.— Можете тестировать.
Есть люди непохожие на кретинов, но таковыми, безусловно, являющиеся. Я, кажется, из их числа.
— Уже.
— Что,— не сразу понял я,— уже?
— Уже тестировал. Вы нам подходите. Сердечно поздравляю.
Вновь появилась подавальщица и с трепетным дрожанием руки, сопровождавшимся бряцанием ложечки на блюдце, поставила перед Сергеем дымящуюся чашку кофе. Рядом несколько застенчиво, что выглядело неуместно, положила счет. В ответ Сергей извлек из-под стола бумажник и, по-товарищески улыбнувшись подавальщице, сказал:
— Деньги всего лишь теплы, а кофе и любовь должны быть горячими...
ОФИС "ЛЕММИНКЯЙНЕНА"располагался в приземистом и кособоком, как все исконно псковские строения, двухэтажном домишке почти на самом берегу Великой, знаменитой тем, что в ее водах отражается не тот, кто в них смотрится. Возведен он был, наверное, веке в семнадцатом и теперь совершенно непонятно зачем. Впоследствии дом не раз перестраивался, и в настоящий момент, помимо закрытого акционерного общества по производству несчастных случаев, занимавшего часть первого этажа, лестницу и две комнаты с коридором во втором, там нашлось место еще для пары мастерских-студий с одним входом на двоих: в нижней красил холсты пожилой станковист, склонный к пейзажам, две трети которых занимало небо ("облакизм" — так назывался этот жанр), и непродолжительным — дней шесть от силы — запоям, а наверху плел гобелены молодой непьющий выпускник училища барона Штиглица, всегда ходивший в темных очках, чтобы никто не догадался, что один глаз он оставляет дома, дабы жена постоянно была под присмотром.
Про мастерские и их обитателей мне в двух словах поведал Курехин, после чего магнитным ключом открыл входную дверь и мановением руки пригласил войти.
В небольшой прихожей, где слева располагалась дверь с табличкой "Прием и оформление заказов", справа в углу — дверь с архаичным писающим мальчиком, а прямо — ведущая на второй этаж лестница, сидел в кресле парень лет двадцати пяти и сапожным молотком загонял в полуметровый сосновый брус гвозди. Подстрижен парень был под войлок, лишь из-за правого уха торчал длинный волосяной хвостик. Рядом на зеленом узорчатом паласе громоздился такой же брус, со всех сторон густо, как чешуей, усаженный шляпками — обрубок драконьего хвоста или ископаемой квадратной щуки. Тут же лежал приличный крафтовый фунтик с гвоздями.
Парень поднял голубые глаза на генерального директора.
— В лесу раздавался топор дровосека,— сказал Абарбарчук-Курехин.— Что-то ты, дружок, халтуришь. Небось, и половины не забил?
— Забил, Сергей Анатольевич, зачем обижаете?— засопел парень.— Только Анфиса ругается. Говорит, ей уже как будто в мозги гвоздик тюкают. Льстит себе, конечно, про мозги-то...
— Ну и шел бы на улицу.
Парень почесал войлочный затылок.
— Во дворе раздавался молоток гвоздобоя...— не совсем уложившись в размер образца, прозрел он ближнее будущее. Потом взвалил брус на плечо, нечаянно придавил волосяной хвостик, прошипел сквозь зубы какое-то негритянское ругательство, подслушанное в голливудских полнометражках, и перебросил колобаху под мышку. Меня он словно бы и не заметил. Сергей толкнул дверь, сулившую прием и оформление заказов.
Читать дальше
