Роман не претендует на абсолютную политическую правду — он стремится к правде художественной, правде образов. Впервые за 12 лет автор дает новое представление о ГКЧП, о роли отдельных политических групп и персонажей в этой всемирно-исторической трагедии. Предлагаемый вниманию читателей отрывок из романа описывает, как в сознании Белосельцева возникает мистическая картина исхода красного смысла, красного духа, красных богов из Москвы августа 1991 года.
Он вышел из метро на станции "Новокузнецкая". Устало шел в многолюдной толпе, перезревшей от горячего зноя, обилия дурных соков, табачного дыма, накопленного за день раздражения, влажной, глянцевитой и клейкой. Мост, на который он ступил, казался пластилиновым, мягко прогибался от его шагов, был готов опуститься в ленивую блестящую жижу реки. Достигнув вершины моста, изнемогая от жара, он вдруг замер, узрев разноцветный букет Василия Блаженного. Храм был в инее, заледенел своими ломкими, колючими главами, был окружен белесой морозной дымкой. Был похож на цветы после первых морозов, когда соцветия, не успевшие раскрыться бутоны, изогнутые листья, нежно растворенные лепестки вдруг остекленели в студеной синеве, стали хрупкими, ломкими, слово изделие стеклодува, окруженные туманным хладом. Здесь, на мосту, еще было жаркое лето. Но там, на Красной площади, была зима, шел снег, блестел металлический черный лед.
Он вышел на Красную площадь, пугающе-пустынную, в каменной рябой чешуе, с красным откосом стены, белыми глыбами соборов. Ни единой души, ни признака жизни, ни глазевших бездельников, ни лупоглазых заморских туристов. Словно все они в спешке покинули площадь, предчувствуя скорые бедствия, и ушли вслед за стадами мышей и собак, стаями воробьев и ворон. Казалось, здесь, на площади, земля потеряла свою атмосферу, и все, что дышало, цвело и двигалось, умерло в одночасье. Остался неодушевленный ландшафт в уступах башен и стен, с кристаллическим ледяным мавзолеем, перед которым, как два соляных столба, окаменел почетный караул.
Белосельцев стоял на площади, чувствуя смену геологических эпох, начало великого оледенения. Медленное сползание огромного ледника, стесывающего своими ослепительными кромками живую поверхность планеты. И там, где были любимые московские улочки, чудные, с детства родные переулки, священные соборы, великолепные, внушавшие восхищение дворцы, оставалась черная, в зазубринах, каменная чешуя. Он ступал по брусчатке, один на всей площади, последний, уцелевший обитатель земли. В глубине, под материковыми платформами, слышался едва различимый гул, угрюмое дрожание, от которого взбухала поверхность. Это рыл таинственный "крот истории". Словно драга, шевелил ковшами подземных лап, раздвигал толщу могучим слепым рылом. От его неуклонного продвижения качались кремлевские холмы, накренялись башни, осыпались в соборах фрески.
Площадь была обречена, была беззащитна. Всё так же мощно красовалась стена. Золотился обод курантов. Краснели в синеве рубиновые звезды. В розовой льдине мавзолея, в стеклянной заиндевелой колбе, среди погашенных ламп лежал мертвец. В стене, замурованный, покоился прах вождей, комиссаров, героев. Огромный золоченый шишак Ивана Великого среди своего сияния нес глубинную черную тьму, казался ночным светилом. Площадь было еще здесь, обладала знакомыми очертаниями, носила священное имя, но была обречена на исчезновение. Незримые силы, изгнавшие людей, теперь приступили к ее истреблению. Выветривали и разрушали камень. Шелушили позолоту. Отслаивали тонкие пластины ржавчины. Всё уже тлело, превращалось в пепел, прах и труху.
Он оглядывался, силился крикнуть, позвать на помощь всех, кто собирался на эту площадь в дни праздников, торжеств и парадов. Ликовал среди победных салютов. Шел, качая штыками, в снежной военной пурге. Танцевал среди весенней красы. Но не было никого. Пропали навсегда парады и шествия. Схлынули и расточились гуляния. Оставленный, обезлюдевший континент погружался под воду. И он один, беспомощный и последний, стоял на краю тонущего континента, и вода, вылизывая брусчатку, подступала к его стопам.
"Где вы, красные вожди и подвижники? Где вы, красные пророки и мученики? Почему оставили меня одного? Что мне делать, последнему обитателю Атлантиды?" — взывал он к священным гробам.
Вдруг услышал каменный хруст, гончарный звяк. Кирпичная стена, там где в нее были замурованы могильные урны и темнели именные таблички, кирпичная кладка затрещала, стала крошиться, выламываться. Сквозь кирпич, роняя осколки, просунулась птичья голова, узкие птичьи плечи, пернатая грудь. Вся птица, красная, чуткая, протиснулась сквозь пролом в стене, выглянула наружу. Крутила головой, осматривала пустоту площади, высокое небо, круглящие купола и шатры. Напряглась, выпала на свободу, расправляя сильные крылья, поджимая ноги, распушив тугой хвост. Взмыла вверх, уменьшаясь, превращаясь в красную точку. Исчезла, оставив в стене пустое гнездо. Белосельцев изумленно смотрел на вмурованную табличку, не умея прочитать начертанное имя. Кажется, это был знаменитый летчик, перелетевший через Северный полюс.
Читать дальше
