Олег Матвейчев: Политические онтологики

Из системности и негативности говорит постав – сущность техники, разворачивающийся, как раз, после того, как заканчивается метафизика. Она и закончилась для того, чтобы уступить место планетарной технике, подчиняющей сущее своему неограниченному господству.

Эпоха ухода метафизики – это, с одной стороны, эпоха нигилизма, т. е. шествия Ничто, подготовленная философией Нового Времени, которая определяет сущее как предметность и на основании этого манипулирует им, ничтожит его: с другой стороны, появление Ничто лишает сущее традиционной опоры в бытии как основании, а значит, бытие, как основание оказывается дискредитированным, и требуется помыслить бытие иначе, но теперь уже не из сущего. Эти две тенденции преломились по-разному в ряде явлений конца 19–20 в., и были выражены разными мыслителями. Это К. Маркс, С. Кьеркегор, Ф. Ницше, Ф. Гельдерлин, Э. Гуссерль. Из явлений можно выделить разброд в философии, ее конец, выражающийся в превращении философии в социологию, психологию, культурологию и т. д. до бесконечности; планетарную технику, тоталитаризм и т. п.

К. Маркс, по выражению Хайдеггера «величайший из гегельянцев»; Маркс переворачивает философию Гегеля, заявляя, что «бытие определяет сознание». Но мыслит это бытие во-первых, по-гегелевски, как опредмечивание, как трудовую деятельность человека по упорядочиванию сущего; во-вторых, по-кантовски, как общественное бытие, у Маркса социология занимает место метафизики. В противовес Ничто, буржуазному эксплуататорскому отношению к человеку, Маркс выдвигает идею коммунизма, где люди разумно будут эксплуатировать уже не друг друга, а природу и будут делать это с помощью техники.

Другой гегельянец – Кьеркегор, являющийся, правда, скорее религиозным мыслителем, т. к. вопрос о бытии сущего он не ставит. В тех вопросах, где Кьеркегор пытается спорить с Гегелем, он увязает в категориях последнего. Но религиозный опыт, его осмысления у Кьеркегора, используется Хайдеггером. В частности, размышление об ужасе как настроении, в котором проявляется Ничто, приводит Хайдеггера к тому, что не только удивление – начало философствования. Удивление – начало метафизики, но человек переживает и еще ряд фундаментальных настроений. Их богатство не умещается в субъекте, и возможно скорее только в Dasein, которое относится к бытию во всем его богатстве и созвучно всем его настроениям. Субъект же ищет бытия только как основания, т. е. спрашивает только «почему?» и способен только удивляться. Указание Кьеркегора на множество настроений в связи с конечностью человека использовалось Хайдеггером в «Бытии и времени» и позже. Правда, Кьеркегор, метафизически мыслил эту конечность как ограниченность Ничто, а Бога представлял как того, которому «все возможно», в том числе и ничтожение ничто. Это отрицание отрицания у Гегеля получило форму понятия, а у Кьеркегора было выражено лишь в переживании веры.

Особо любим Хайдеггером Гельдерлин, интерпретациям его произведений у Хайдеггера посвящены десятки статей и огромные тома лекционных курсов. Это связано с тем, что будущее человечества зависит от того, насколько оно окажется способным прислушиваться к слову Гельдерлина. Гельдерлин – единственный, кто противопоставляет идущему анархическому опустошению Земли не такое же опустошение, только как новое (Маркс), не надежду и веру, что Бог все изменит (Кьеркегор), а поэзию, т. е. творчество. Задача Гельдерлина, вообще, не состоит в сохранении имеющегося сущего, он уверен, что «Боги ушли», и их не вернуть. Задача в том, чтобы ловить знаки новых Богов, слушать, что еще скажет Земля. Поэтизируя, т. е. осуществляя перевод из пока еще потаенного в непотаенное, Гельдерлин стоит в алетейи, в истине, а это и есть единственно достойное человека место. Заботиться надо о бытии, а не о сущем и ничто.

Ницше – еще один мыслитель, который говорит, что «Бог умер», еще один мыслитель, которому Хайдеггер уделяет значительное внимание. Постигая европейскую историю как прогресс нигилизма, Ницше, тем не менее, хочет преодолеть этот нигилизм путем его возведения в принцип. Ницше мыслит бытие, как волю – к – власти, как становление. Из этого становления вытекает с необходимостью то, что сущее будет уничтожаться. Кажется, что Ницше мыслит бытие иначе, чем все философы западной традиции, оно у него – не основание для сущего. И все же это не так, на место старых ценностей придут ценности новые. Ницше отвергает пессимизм Шопенгауэра и говорит об оптимизме воли – к – власти. Ницше хочет перевернуть западную традицию, но он как всякий переворачиватель оказывается в ее рамках. Сама воля – к – власти, носит у Ницше черты фюзис, т. е. роста. Воля не может не расти, иначе она теряет силу. Как условия роста, воля полагает ценности. Ценности есть, по выражению Хайдеггера, новый перевод для платоновской идеи блага «агафон». Поэтому Ницше – самый «разнузданный платоник внутри истории западной метафизики» (Хайдеггер М. Чтение Платона об истине. \\ Время и бытие М. 1993 стр.355). Когда Ницше говорит о ценностях, как «условиях возможности» роста, то здесь слышится трансцендентализм Канта. Кроме того, ценности у Ницше это и «точки зрения». Учитывая, что у Лейбница эти точки зрения полагались стремящимся восприятием, то Ницше и наследник Лейбница. (см. Хайдеггер М. «Слова Ницше и Бог мертв» \\ Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М.1993 г.) Когда Ницше говорит, что метафизика – «забыла» тело и аффекты, то здесь он наследует Спинозе, у которого тело, протяженность – атрибут субстанции. Родство Ницше с Декартом специально разбирается в работе Хайдеггера «Европейский нигилизм». Последователи Ницше часто указывают на то, что Ницше «не уважал разум и сознание». «Что Ницше на место души и сознания ставит тело, ничего не меняет в основополагающей метафизической установке, заложенной Декартом. Ницше только огрубляет ее и доводит до границы или даже в область безусловной бессмысленности. Но бессмысленность уже вовсе не упрек, если только оно оказывается на пользу воле – к – власти» (Хайдеггер М. Европейский нигилизм \\ Время и бытие М. 1993 стр.141). «От чего происходит так, что ницшевская метафизика привела к пренебрежению мыслью при апеляции к „жизни“? От того, что люди не заметили, что представляюще – планирующее (властвующее) обеспечение установлений данности в учении Ницше насколько же существенно для „жизни“, как „наращивание“ и жизненный подъем. Этот последний, люди восприняли только со стороны упоения (психологически) и опять же не в том решающем аспекте, что он сообщает делу установлений данности подлинный и каждый раз новый толчок, оправдание для неуклонного наращивания. Поэтому воле – к – власти присуще безраздельное господство рассчитывающего разума, а не туман и путаница темного брожения жизни. Дезориентированный пульт Вагнера ощутил ницшевскую мысль ореолом „художественности“, что после примера осмеяния философии (т. е. Гегеля и Шеллинга), показанного Шопенгауэром, и после его же поверхностной интерпретации Платона и Канта, помогло последним десятилетиям 19 столетия созреть для того воодушевления, в глазах которого поверхностность и туманность мысли, выпавшей из истории, сами по себе уже служат признаком истины». (Хайдеггер М. Преодоление метафизики // Время и бытие М. 1993 г. стр.182)