Рахамим Эмануилов: Террор во имя веры: религия и политическое насилие

Отсутствие четкого определения понятия «терроризм» хорошо иллюстрирует пример палестинского Исламского движения сопротивления (более известного как ХАМАС). Это движение в Израиле, США, странах ЕС и т. д. занесено в список террористических организаций. И, надо думать, не без оснований. Однако, будучи легальной политической силой в Палестинской автономии, более того, одержав победу на парламентских демократических выборах, ХАМАС воспринимался Россией уже не в качестве террористической организации, а как потенциальный участник переговорного процесса на Ближнем Востоке, что вызвало резкую критику со стороны Израиля и стран Запада. В то же время в России решением Верховного суда РФ (14 февраля 2003 г.) запрещена деятельность таких организаций, как «Хизб ут-Тахрир» и «Братья-мусульмане», признанных террористическими [3]. Тогда как в ряде других стран эти организации не признаются в качестве террористических группировок. Если бы существовало общепринятое четкое определение слов «терроризм», «террористический», то была бы и ясность в конкретном вопросе отношения к ХАМАС, «Хизб ут-Тахрир» и «Братьям-мусульманам».

Понятие «терроризм» далеко от нейтральности – оно имеет политическую и эмоциональную окраску. А это приводит к тому, что точное определение этого феномена оказывается затуманенным. Существуют десятки, если не сотни определений слова «терроризм». С нашей стороны, было бы чрезмерно самонадеянным претендовать на поиск некоего универсального определения. Однако при этом хотелось бы расставить некоторые акценты, которые, как нам представляется, приближают к лучшему пониманию данного феномена.

По сути дела, единственными не подлежащими сомнению фактами остается признание терроризма злом и необходимость борьбы с этим злом. Однако необходимо четкое понимание, что же такое терроризм.

В этой связи можно вспомнить статью бывшего министра иностранных дел Великобритании Дэвида Миллибэнда, опубликованную в январе 2009 г. в газете «Гардиан». В статье, озаглавленной «Война с терроризмом была ошибкой», глава британского внешнеполитического ведомства признал, что поддержанная ранее Великобританией американская концепция «войны с терроризмом» war on terror как с единым врагом была ошибочной: «Идея “войны против террора” давала впечатление об объединенном, транснациональном враге, воплощенном в фигуре Усамы бен Ладена и «Аль-Каиде». Реальность состоит в том, что мотивации и особенности террористических группировок несопоставимы. «Лашкар-и-Таиба» имеет корни в Пакистане и озабочена Кашмиром. «Хезболла» утверждает, что выступает за сопротивление оккупации Голанских высот. Шиитские и суннитские повстанческие группировки в Ираке имеют мириады требований. Они столь же многообразны, как и европейские движения 1970-х (ИРА, группа Баадера-Майнхоф и ЭТА). Все использовали терроризм и иногда поддерживали друг друга, но их цели не были едиными, а их сотрудничество было оппортунистическим. Так обстоит дело и сегодня» [4]. В этом замечании есть немалый смысл. В конечном счете, для того чтобы правильно вести войну, надо четко понимать – против кого и против чего она ведется. И потому-то расплывчатое war on terror никакой ясности не привносит.

Зачастую проблема определения терроризма возникает из-за смешения двух взаимосвязанных, но отнюдь не равнозначных понятий – «терроризм» и «террор». Ситуация усугубляется и тем, что прилагательное «террористический» относится к обоим этим родственным, но не тождественным понятиям.

Достаточно емким кажется определение терроризма как систематическое, социально или политически мотивированное, идеологически обоснованное использование насилия либо угроз применения такового, посредством которого через устрашение физических лиц осуществляется управление их поведением в выгодном для террористов направлении и достигаются преследуемые террористами цели [5]. Но следует заметить, что важной сущностной характеристикой терроризма является его направленность, идущая «снизу». Иными словами, субъектом терроризма являются личности или структуры, не обладающие достаточной долей легитимности для осуществления политического насилия. В этой связи представляются неверными утверждения о терроризме, когда речь заходит о терроре, осуществляемом государством. (Уместно вспомнить знаменитое ленинское определение государства как «аппарата насилия».) В этой связи уместно обозначить как по меньшей мере дискуссионную правомерность выделения при классификации терроризма так называемого «государственного терроризма» (в случаях, если государство практикует насилие в отношении оппозиции, групп, категорий или целых слоев населения инспирируется самим государством и реализуется через силовые структуры под предлогом защиты государственных, общественных или общенациональных интересов или же если терроризм является одним из методов реализации внешней политики государства, причем эти методы состоят на вооружении спецслужб или финансируемых государством террористических центров и организаций).