Александр Сидоров: Стихи

Леди и джентльмены,

только не надо оваций,

это же не речь губернатора штата

на открытии нового крематория

парень просто хочет

попасть в историю

как король негритянского джаза!

Итак,

вступаем в последнюю фазу.

Вы чувствуете,

какой раскованный импровиз?

Этому не учат,

это должно быть в крови!

Ну, бразер,

умой их всех,

дай забойный финал!

Все люди делятся на масти:

он - белый, ты - цветной

(есть еще голубые, но это

вопрос уже иной),

и ты не верь, что в раю

нет различий и рас

(а голубой, он вообще

везде педераст),

и когда ты отправишься

в мир иной,

не надейся на крылышки

за спиной:

Господь - не дальтоник,

и в свой черед

он без труда твою масть

разберет,

он скажет: "Ниггер,

да ты вконец опупел?!

Здесь не место

всякой цветной шантрапе!"

А я не обижусь,

я не удивлюсь,

я просто спою ему

черный блюз:

"Ооо, черный блюз,

дверь, Господь, запирай,

ооо, черный блюз,

мне не нужен твой рай,

ооо, я утрусь,

уберусь

и обратно уже не припрусь

что же плачешь ты, Боже,

почему подпеваешь

мой про/клятый блюз,

черный блюз, ооо"...

Блэк блюз,

джентльмены,

блэк-блюз-бойз!

ФЕВРАЛЬ

Январь лубочною иконою

Сиял над зимними дворами,

Размалевал стекло оконное,

Как богомаз - алтарь во храме.

Дремала мирно сказка белая

Мол, сами спим - и вам желаем...

Но вдруг, как псина ошалелая,

Влетел февраль - с веселым лаем,

С лавиной снега, шквалом ветра

Катись-ка кубарем, прохожий!

И с непосредственностью сеттера,

Который навалил в прихожей.

А мне казалась жизнь - малиною,

Негаженным листом блокнота...

Февраль, ну что ж ты, рожа псиная,

Зачем же ты меня в говно-то?!

Гляди, чего накуролесила

Пурга на святочной картине:

Тебя бы, брат, за это месиво

Арапником - да по хребтине!

Февраль - животное не гордое:

Скулит и просит о пардоне,

Своей холодной, глупой мордою

Мне робко тычется в ладони,

Ничем февраль не отличается

От прочей бессловесной псины;

Все в этом мире приручается...

И это - непереносимо.

Когда приходят холода...

Когда

приходят холода,

не то чтоб хочется рыда

ниями отогреть свою

озябнувшую душу ю

ную, что, телу не в пример,

способна не поддаться мер

зостям и не стареть,

а просто наконец-то предъ

явить законные права

на должность, неизменно ва

кантную (поскольку во

круг достойных - никого)

истопника надежд своих;

не говорите только - них

т ферштейн; скажите "объясни";

а это значит - все, что сни

лось - но не в кошмарных снах,

а в тех, где ейде гуте нах

т на нас веселый пестрый сор

швыряет сверху щедрой гор

стью, как сеятель зерно,

в беспутных грезах этих но

чей, которые даря/т

шампань, музы/ку и наряд

ных девиц, умеющих легко

и просто нам отдаться в по

коях, где полно зеркал,

терзая нашу плоть, закал

ку прошедшую в огне

безумной страсти, пылкой не

жности - но в этот раз

она мучительней гораз

до бьется, стонет и кричит,

взмывая в умопомрачит

ельную высь небес

и тут же вдруг срываясь в без

дну (и несть сей бездне дна)

так вот, все то, что только с на

ми творят такие сны,

навеки хочется отны

не развеять в пух и прах;

а если очень тошно - трах

нуть не во сне, а наяву;

как говорят французы - ву

компрене? но вот в чем соль:

кого придется нам исполь

зовать на отогрев души?

смазливых, ярких и души

стых - и длинноногих - дев,

которые не прочь, раздев

шись, к нам нырнуть в кровать,

вы, словно сорок тысяч брать

ев (как говаривал Гамле/т),

любить не сможете, а след

ственно, на кой же ляд

душе потребно это бляд

ство? она, как и во сне,

погребена обледене

вши... впрочем, к черту вши:

я, истопник своей души,

к ней тихи спичку подношу

майн готт, какой же будет шу

хер....

Фемина, не дышите на свечу...

Фемина, не дышите на свечу,

Не хлопайте глазами на поэта;

Послушайте сюда: я вас хочу...

Не торопитесь, я же не про это.

Я вас хочу спросить как на духу:

Кто я для вас, смешной и нелюдимый?

Как говорят французы - ху есть ху?

Не бойтесь, это - непереводимо.

Я к вам явился из волшебных снов,

Шикарный в меру сил, как Слава Зайцев,

Здоровый, как Порфирий Иванов,

Задолбанный судьбой, как сто китайцев.

И презирая кукольных Пьеро,

Привыкших сердцем тряпочным швыряться,