Всеволод Овчинников - Сакура и дуб (сборник)

Забудем о черных тенях, которые ночью бродят возле Темзы, забудем о горе и о гнили Поплара, забудем о шахтах, о прядильных станках, о дебатах в парламенте, о хронике самоубийств, посмотрим на узаконенную достопримечательность острова, на давнюю его гордость – на образцового джентльмена. Не ему ли рабски подражали наши русские либералы, мечтая о конституции и о дерби, презирая «мещанскую Францию» и убаюкивая друг друга рассказами о прекрасном островитянине, который совмещает короля и свободу, торговлю и лирику, культ бокса и культ Толстого, доходы с Индии и теософию? Если вы примете по ошибке немца за англичанина – немец самодовольно улыбнется: ну да, он джентльмен, на нем костюм из мохнатого шотландского сукна, он предпочитает гольф дурацкой рапире, он, наконец, гуманист; конечно, он за уничтожение коммунистов, но он против еврейских погромов. Поглядите на французского сноба – недаром он часами перед зеркалом упрятывал под зубы язык, – он научился произносить французские слова с английским акцентом, он старается курить трубку, хотя его и подташнивает, он старается, даже несмотря на прирожденную свою крикливость, говорить тихо и нехотя. Он, видите ли, не сын марсельского лавочника – он джентльмен. Можно без натяжки сказать, что любой цилиндр Пикадилли продолжает оставаться идеалом для среднего класса Европы. Деньги – в Нью-Йорке, бордели – в Париже, но идеалы – идеалы только в Лондоне.

Слов нет, английский джентльмен достоин изучения: это особая порода с загадочными нравами, с таинственным культом, со множеством мифов и суеверий. Почему только английские этнографы облюбовали глубь Африки и дебри Индостана, когда рядом с ними проживает столь любопытное и своеобразное племя?

Не скрою, английский джентльмен поразил меня. Я жалел, что со мной нет научной экспедиции. Мне хотелось заснять его, как он прогуливается в визитке по улицам Лондона. Мне хотелось записать его странные и лаконичные изречения, когда изредка, выходя из дремоты, он снисходит до общения с другим джентльменом.

Нельзя не признать, что скромный и податливый средний класс развил в себе ряд ценных добродетелей (самоконтроль, порядочность, честность, чувство собственного достоинства), которые на континенте даются лишь более высоким уровнем образования. Но уместно спросить: всегда ли дети, ведущие себя лучше всего, бывают наиболее одаренными? Легко обладать трезвостью, когда не хватает воображения. Имея холодную кровь, нетрудно осуждать порывы страстей. Самоконтроль не столь уже достоин восхищения, если не так уж много чего контролировать. Стало быть, открытым остается вопрос: не подобная ли посредственность позволяла имущим классам Англии с такой бесцеремонностью добиваться своекорыстных целей, которые в данном случае вряд ли были поняты этим политически «свободным» населением!

Общественная мораль играет в Англии гораздо большую роль, чем во Франции. Возьмем, к примеру, две обиходные фразы, применяемые в аналогичных ситуациях. Когда англичанин попадает в беду, он стремится сохранить «жесткую верхнюю губу». Когда француз попадает в беду, его волнует иная область собственной анатомии – «как бы не наложить в штаны». Оба этих образа наглядно иллюстрируют особенности национальной психологии каждого из народов. Англичанина, попавшего в беду, больше всего беспокоит моральный аспект ситуации, мнение окружающих о его поведении. Француз же заботится о самоуважении прежде всего в личном контексте, а не о том, что думают о нем другие.

Все еще широко распространенный за рубежом образ англичанина, которому присущи такие черты, как невозмутимость, снобизм, практичность, бесстрастность, пуританская воздержанность, не был полностью карикатурой, когда он впервые получил хождение. Он был достаточно точным как описание среднего представителя правящего класса в середине и в конце викторианской эпохи. Хотя даже тогда существовали многочисленные исключения, совсем не совпадавшие с ним, это была модель, по которой большинство указанного класса строило свое поведение и по которой, как по некоему идеалу, оно воспитывало своих детей.

Более того, слой общества, который стоял ниже и стремился попасть в ряды господствующего класса или хотя бы послать туда своих детей, также старался уподобить себя этой модели. И подобным же образом класс, стоявший ступенью выше – старая жизнелюбивая аристократия, – воспринял эту модель по соображениям политической выгоды или, во всяком случае, на словах превозносил ее. Но при всем этом тем не менее оставалось огромное большинство народа – рабочий класс, которому распространенный образ сдержанного, молчаливого, бесстрастного, пуританского англичанина подходил очень плохо.