Ларри Коллинз - Горит ли Париж?

Материальные потери были бы вызваны не захватом города, а снабжением его продуктами и всем прочим после освобождения. «Потребности Парижа только в продуктах и медикаментах составят 75 тысяч тонн на первые два месяца, и, вероятно, для удовлетворения нужд коммунального хозяйства потребуется дополнительно 1500 тонн угля в день», — говорилось в докладе штаба Верховного командования. Учитывая, что в качестве портов могли использоваться только Шербур и места высадки на побережье, что французские железные дороги разрушены, каждую тонну из вышеперечисленного пришлось бы доставлять из Нормандии в Париж грузовиками — 416 миль в оба конца. Уклоняться от такого обязательства (и от освобождения Парижа) «как можно дольше» — таков был совет из отдела планирования.

Они предлагали другой план. Он предусматривал двойной охват города с севера и юга, что также позволило бы союзникам стремительно достичь стартовых площадок Фау-1 и Фау-2 на ракетных базах в северной Франции, а это, по их мнению, было задачей столь неотложной, что «оправдывало превышение нормального риска».

В соответствии с планом 21-я группа армии генерала Бернарда Л. Монтгомери ударит в направлении верхней Сены, между Уазой и морем, откроет порт Гавр и создаст угрозу базам Фау в Па-де-Кале. Затем у Амьена, в 82 милях к северу от Парижа, два корпуса повернут на восток. Одновременно южнее Парижа 12-я группа армий американцев форсирует Сену у Мелёна, затем двинется к Реймсу, расположенному в 98 милях к северо-востоку от Парижа, и повернет на запад для встречи с британскими частями, продвигающимися от Амьена. Там обе группы сомкнутся, взяв Париж в гигантский котел. Предполагалось, что операция начнется в период между 15 сентября и 1 октября.

Эйзенхауэру этот план обещал три преимущества. Он позволял избежать разрушительных уличных боев в Париже; давал возможность войскам продвигаться по танкодоступной местности, которую они могли использовать наилучшим для себя образом; и, прежде всего, обеспечивал экономию драгоценного бензина для наиглавнейшей задачи — прорыва «линии Зигфрида» и захвата плацдарма за Рейном до наступления зимы.

Лишь одно могло расстроить этот план: какое-нибудь непредвиденное событие, например восстание в Париже. Но на этот счет Эйзенхауэр мог быть спокоен. Он дал «категорические указания» главе ФФИ (Французских внутренних сил) генералу Пьеру Жозефу Кёнигу, чтобы до соответствующего приказа «ни в Париже, ни где-либо еще не предпринимались какие бы то ни было военные действия». Чрезвычайно важно, сказал он ему, чтобы «ничто в Париже не заставило нас изменить планы».

Для потерявших терпение парижан это будет тяжелым бременем. Но если они смогут «еще немного пожить с немцами, — говорил Эйзенхауэр своему блистательному заместителю генералу Уолтеру Беделлу Смиту, — их жертва поможет нам сделать войну короче».

Чтобы добиться этого от парижан, британская разведка и забросила Алена Перпеза во Францию в ту безлунную ночь.

Для меланхоличного француза, томившегося в тревожном ожидании во влажной духоте алжирского лета, Париж был той осью, вокруг которой должен был вскоре произойти поворот в судьбе его страны. А значит, и поворот в собственной судьбе этого одинокого человека. Как никто другой в его окружении, Шарль де Голль понимал, что Париж был тем местом, где рискованная игра, в которую он вступил, обратившись к своим побежденным согражданам из Лондона 18 июня 1940 года, принесет окончательную победу или поражение. Де Голль был убежден: то, что произойдет там в ближайшие несколько недель, в конечном счете определит, кто будет управлять послевоенной Францией. Де Голль был полон решимости взять власть в свои руки.

На пути к этому, считал де Голль, ему противостояли две силы: его политические враги, Французская коммунистическая партия, и его военные союзники — американцы.

Отношения между Соединенными Штатами и де Гол-лем после короткого медового месяца в 1940 году шаг за шагом ухудшались. Признание Соединенными Штатами Виши, сделка с Дарланом, тот факт, что де Голль не был информирован о высадке американских войск в Северной Африке до самого момента, когда она уже практически началась [7] Чтобы гарантировать беспрепятственную высадку в Алжире, Соединенные Штаты пошли на вызвавшую суровую критику сделку с адмиралом Жаном Луи Дарланом, вишистским хозяином Алжира. Первыми словами разъяренного де Голля, когда его разбудили 8 ноября 1942 года и сообщили, что высадка идет полным ходом, были: «Надеюсь, Виши сбросят их в море». , личный антагонизм между де Голлем и президентом Франклином Д. Рузвельтом — все это способствовало усилению недоверия и подозрительности, разъедавших франко-американские отношения летом 1944 года.