Йон Хеллевиг: Путинская Россия как она есть

Таким образом, «Файнэншл Таймс» и «Экономист» соревновались друг с другом в похвалах за смелые шаги, предпринимаемые Ельциным и его младореформаторами. Да, были и сенсационные статьи о выходках олигархов, и упоминания мимоходом о лишениях и неудобствах, испытываемых старыми и больными, уволенными рабочими и оставленными без заработной платы учителями, но, естественно, эти временные лишения и неудобства были ценой, которую стоило заплатить за возрождение России как полноправного члена современного мира.

Наверное, неслучайно эти времена были счастливыми для Брюсселя и Вашингтона, причём настолько счастливыми, что в одном (непреднамеренно) курьёзном комментарии к эпохе Фрэнсис Фукуяма вторил Гегелю в его возведении Пруссии на вершину истории в своей работе «Конец истории», только обозначив американскую модель как действительно «окончательный синтез». Хотя история не подтвердила истинности его предсказаний, они полностью соответствовали торжествующему настроению того времени (до внезапного подъёма Китая, превзошедшего старые западне экономики по темпам роста, оставалось ещё несколько лет).

С российской точки зрения всё выглядело по-другому. Советский Союз не потерпел поражения в войне, как не был свергнут и коммунистический режим в результате насильственной революции. Советский Союз самораспустился практически без боя, а его государство-преемник, Россия, стала воспринимать себя не побеждённой державой, а, что еще хуже, раскаивающейся. Бедные доверчивые медведи, сначала Горбачёв, а затем Ельцин, приняли от своих прежних западных противников заверения в вечной дружбе за чистую монету. Хотя сейчас их наивность кажется удивительной, в условиях того времени она, наверное, была понятной: с учётом того, что советский коммунизм, который они победили, был явным злом, им оставалось лишь исходить из того, что противодействующая сила, западная демократия, должна по своей природе быть справедливой, благотворной и бескорыстной.

Им предстояло горькое разочарование: как всякая успешная политическая система, западные демократии являются структурами, направленными на применение власти для обеспечения интересов своих заинтересованных лиц. Соблазн воспользоваться слабостью старого противника, чтобы получить постоянное доминирующее влияние, оказался непреодолимым. Несмотря на заверения американских президентов, что НАТО не будет расширяться на восток, чтобы заполнить вакуум, образовавшийся в результате отступления советских вооружённых сил, в течение нескольких месяцев Ельцин оказался в ситуации, когда территория бывших союзников оккупировалась потенциально враждебным военным союзом. И с этим он уже мало что мог поделать.

Публично Россию приветствовали как полноправного партнёра, даже предложили место в G-7 («большой семерке»), к её интересам относились с уважением, но только если они совпадали с интересами Североатлантического альянса. Когда НАТО начала бомбардировку Сербии при отсутствии мандата ООН, протесты России были встречены с плохо скрываемым презрением. Общественности рассказывали о примирении, а в подтексте предполагалась победа Запада и нейтрализация России. Историю пишут победители — пером прирученной ими угодливой прессы.

А в Москве реальность оказалась несколько менее радостной, чем я думал. Наряду со страшными холодами и невозможным языком, было что-то ещё, что было не так: в Москве ощущалась бедность, при этом цены были выше, чем в Токио или Лондоне; полки магазинов ломились от товаров, но на них не было товаров российского производства — даже воду привозили из Финляндии. В глазах у иностранцев «светились» знаки доллара, а россияне были почти все поголовно охвачены пессимизмом — либо опыт их трагической истории лишил их способности видеть те замечательные вещи, которые происходили вокруг, либо они знали о происходящем какую-то весьма негативную правду, которая не была известна нам. Рождённый и выросший в Латинской Америке, я полагал, что понял происходящее и с сожалением склонился ко второму варианту. Моё предсказание, что «это всё закончится слезами» было пренебрежительно отвергнуто моими более опытными коллегами. Я искренне надеялся, что они были правы.

Первым моим местом жительства стали Чистые пруды. По московским понятиям, это хороший квартал. Жилой фонд частично состоял из старых коммуналок, запущенных дореволюционных квартир с общей кухней и санузлом, в которых проживало полдюжины семей, частично из недавно приватизированных частных квартир, отремонтированных представителями только-только зарождавшегося среднего класса. И всё же напрасно было искать «зелёные ростки» экономического возрождения — пресловутые частные кофейни и рестораны, тот вид мелкомасштабной деятельности, которая тогда была широко распространена в Праге и Варшаве. Да, была одна кофейня, два клуба для олигархов и горстка продовольственных магазинов советской эпохи, полки которых были заполнены западными товарами по шокирующе высоким ценам, но не было видно ни единой парикмахерской, ни единой точки быстрого обслуживания.