Дмитрий Шерих - История Петербурга наизнанку. Заметки на полях городских летописей

Странная довольно-таки картина.

И все-таки версия о самоубийстве зажила своей жизнью. Особенно в нее верилось на фоне викторианского молчания о гомосексуальности Чайковского. Ведь если что-то умалчивается – значит, что-то и было. Сторонники этой теории обратили внимание: хотя больной умирал от опаснейшей болезни, никаких особых мер предосторожности в виде карантина предпринято не было. Больного до последних дней навещали родные и близкие. Не потому ли, что все знали: никакой холеры на самом деле не было?

Тот же Юрий Нагибин писал: «В Санкт-Петербурге свирепствовала холера, ежедневно люди в халатах с капюшонами, похожими на одеяние святой инквизиции, собирали и увозили для сожжения трупы несчастных». А с Чайковским, мол, прощались публично, открытый гроб с его телом выставили в Казанском соборе.

Эх, Юрий Маркович! Заглянуть бы Вам в первоисточники – сразу бы выяснили, что в Казанском соборе стоял наглухо закрытый гроб. И никаких средневековых одеяний в Петербурге не было, как не было и сожжения тел погибших от холеры. Авторитетнейшая и издававшаяся как раз в те годы энциклопедия Брокгауза и Ефрона рекомендовала всего только: «Холерных трупов не следует обмывать, а, завернув спустя 2–3 часа после смерти в простыни, пропитанные дезинфицирующим раствором (лучше всего сулемой 1:1000), положить в хорошо высмоленный гроб и возможно скорее предать погребению».

Это и было сделано. Тело Чайковского, судя по свидетельствам очевидцев, перед положением в гроб обернули в пропитанную сулемой простыню, потом внутренний металлический гроб запаяли, а внешний дубовый завинтили. Близкие Чайковского выполняли и другие меры предосторожности: во время болезни композитора надевали специальную защитную одежду, руки посетителей обрабатывали сулемой, во время панихид дезинфицировали воздух квартиры.

Отметим еще, что в те времена пути распространения холеры не вполне были известны. В том же 1893 году известнейший врач Федор Федорович Эрисман заявил, что «холера не принадлежит к числу заразных болезней, которые передаются непосредственно от человека к человеку». Об этом писали и другие специалисты, включая известного московского врача Григория Антоновича Захарьина.

В общем, оснований оспаривать версию с холерой не слишком много. Как ни крути, именно она остается единственно доказательной. Но сторонники теории самоубийства и тут парировали: а что, если Чайковский выпил сырую воду намеренно, понимая возможные последствия этого шага? Не то, чтобы самоубийство, но уж «русская рулетка» точно. Сторонником именно такой теории был великий балетмейстер Джордж Баланчин: по его словам, «композитор как бы препоручил судьбе последний выбор, избежав, таким образом, конфликта со своими религиозными убеждениями».

В общем, что бы мы ни сказали насчет холеры – сторонники теории самоубийства всегда найдут новые объяснения случившемуся. Потому что опорная точка их теории остается неизменной: Чайковский и другие правоведы остро боялись скандала и непоправимого ущерба для репутации на почве гомосексуализма.

П.И. Чайковский

Пора теперь сказать читателю, что и это – полная чушь. Какая там угроза? Нина Берберова называет в своей книге о Чайковском восемь великих князей, склонных к гомосексуализму, дополняя этот перечень именами других влиятельных персон. Гомосексуализм в России преследовался лишь формально, но на практике все обстояло иначе. Какая Сибирь, какой непоправимый урон репутации? Максимум, что грозило высокопоставленному гею – временное отбытие в Европу до завершения шумихи. А Чайковский с его мировой славой вполне относился к числу высокопоставленных.

К тому же Петр Ильич не мог не знать, чем закончилась в 1887 году одна известная попытка разжечь скандал на почве гомосексуализма. Героем ее стал князь Владимир Петрович Мещерский, еще один выпускник Училища правоведения, известный консервативный журналист и один из приближенных императора Александра III: он пошел войной на графа Федора Эдуардовича Келлера, командовавшего лейб-гвардии стрелковым батальоном и помешавшего Мещерскому встречаться с любовником, молодым трубачом батальона. Включив в дело все свои связи, Мещерский добился удаления графа из батальона. Келлер предпринял ответные шаги, против Мещерского выступили влиятельные царедворцы и даже его собственные родственнкики, просившие «обуздать этого несчастного» – но эффекта это не дало. Владимир Петрович сохранил свое положение при дворе, а впоследствии сумел устроить своему многолетнему любовнику Николаю Федоровичу Бурдукову чины действительного статского советника и шталмейстера двора.