Нурали Латыпов - 4.51 стратагемы для Путина

Многие считают подобные антироссийские стратегии всего лишь выражением личных предрассудков, не верят в способность и желание государств — особенно демократий, где политические лидеры то и дело меняются — проводить в жизнь столь долгосрочные планы. Между тем история множества противостояний великих держав доказывает: внешняя политика чаще всего не зависит от внутренней — план, намеченный одной партией, часто доводят до конца её конкуренты. Скажем, холодная война началась при президенте от демократической партии Трумэне, а победителем в ней признан республиканец Рейган.

Мощным оружием западной победы оказалась всё та же нефть, хотя сейчас её пытаются сделать главным инструментом удержания российского единства. Американцы договорились с Саудовской Аравией — и цена нефти, с октября 1973-го удерживаемая на заоблачных высотах ограничением экспорта, рухнула. СССР несколько лет, при нескольких лидерах — от Андропова до Горбачёва — пытался перестроить экономику, посаженную с подачи Суслова на нефтедолларовую иглу. Но зависимость, накопленная за десятилетие, оказалась неизлечима. Внутрисоюзные противоречия, ранее скрытые общими экономическими интересами, вылезли на поверхность. И страна раскололась.

Возможно, если бы противоречия были признаны раньше, они не вызвали бы столь разрушительного эффекта. Ведь тогда можно было бы многие из них устранить. А для многих других указать хотя бы возможные выходы, чтобы народ, ожидая их, не пытался действовать слишком уж разрушительно.

Сейчас ясны если не сами противоречия, то хотя бы их источники. Один из самых очевидных — унификация. Некоторые из порождаемых ею проблем известны уже несколько веков. Некоторые появляются на наших глазах. Но все опасны для единства страны. Сейчас надо дать регионам достаточно свободы — прежде всего чтобы они не стали абсолютно свободны друг от друга.

Мы не можем ждать милостей от агрессивной природы некоторых международных политтехнологов. Убрать из-под этой природы главную опору — наши собственные внутренние противоречия — вот наша задача.

Даже если бы противоречий не было, искусственная унификация всё равно пагубна для страны. Ведь все успешные, быстро развивающиеся, государства фактически федеративны. Даже если формально выглядят унитарными.

Скажем, Франция гордится единством и единообразием. Несколько поколений министров просвещения могут, посмотрев на часы, точно сказать: что произносят в данный момент учителя по всей стране. Дети алжирских и вьетнамских иммигрантов ещё недавно дружным хором читали первую фразу учебника истории — «Наши предки галлы были высокими, голубоглазыми и светловолосыми» — и не удивлялись, что зачислены в потомки галлов. Даже границы департаментов проведены (ещё Наполеоном) зачастую поперёк древних стыков исторических провинций, из которых и сложилось государство.

Но любой француз точно знает, в какой провинции живёт, каковы её история и обычаи. Знает, в каком регионе какие блюда хороши для любого француза, а какие нравятся только местным уроженцам. Владеет не только литературным языком, но и местным диалектом — и охотнее общается именно на нём: если выучить только французский, просто не поймёшь, например, разговоры южан — тамошняя речь ближе к итальянской или испанской.

А уж различия китайских диалектов и подавно вошли в поговорку. До сих пор китайцы пользуются иероглифической письменностью: одно и то же понятие в разных местах страны звучит — и записывается буквами — качественно различно, зато рисунок — иероглиф — от произношения не зависит. Многие диалектные различия известны далеко за пределами Китая: одно и то же растение у нас называют «чай», а в Англии — «ти», ибо Россия издавна закупала его на севере Китая, а в Англию его везли морем с юга страны. Нынешнее экономическое развитие великой державы ускоряется не только особым экономическим районом Сянган (так после воссоединения называется бывшая британская колония Гонконг: британцы услышали это слово от местных — южных — жителей, а теперь используется официальное — пекинское, то есть близкое к северному — произношение) или особыми экономическими зонами — такими, как Чжухай или Шэньчжэнь. Куда важнее, что через строгую унификацию под жёстким коммунистическим надзором пробиваются бесчисленные различия провинций.

Различия эти прежде всего дают опору для естественного разделения труда. Как издревле ведомо, труд тем производительнее, чем мельче и проще звенья, на которые он разбит, чем больше этих звеньев. Это верно не только в пределах одного предприятия. Обществу в целом выгодно распределять обязанности и между предприятиями, и между землями, где предприятия расположены.