Всеволод Соловьев - Современная жрица Изиды

Дойдя до «феноменовъ», г-жа Желиховская, въ своихъ статьяхъ, говоритъ, что сама Блаватская «лично презирала эти чудеса»; но что послѣдователи ея свидѣтельствуютъ о нихъ устно и печатно съ великой увѣренностью. «Лучшіе люди, окружавшіе ее, не за нихъ ее цѣнили, и сама она, въ особенности въ послѣдніе годы жизни, презрительно къ нимъ относилась, говоря, что это ничтожнѣйшія дѣйствія силъ, извѣстныхъ каждому фокуснику-факиру… Многія „воспоминанія“ о ней ея близкихъ заявляютъ, какъ часто она останавливала съ неудовольствіемъ любопытство своихъ многочисленныхъ стороннихъ посѣтителей».

Увы, это совсѣмъ не то! — все дѣло именно въ феноменахъ. Съ ихъ помощью Е. П. Блаватская создала свое «Теософическое Общество», въ ихъ всеоружіи она явилась въ 1884 г. въ Европу для насажденія своего ученія, ими она сдѣлала себѣ рекламу и собрала вокругъ себя людей, желавшихъ ихъ видѣть съ той или иной цѣлью. Только эти феномены заинтересовали и привели къ знакомству съ нею такихъ людей, какъ Круксъ, Фламмаріонъ, Шарль Рише и англійскіе ученые, учредители лондонскаго «Общества для психическихъ изслѣдованій».

Эти феномены, къ сожалѣнію, неразрывно связаны какъ съ нею самой, такъ и съ ея «Теософическимъ Обществомъ», что будетъ доказано далѣе. Въ нихъ могла быть ея истинная сила и оказалась ея слабость. Изъ-за нихъ она погубила нравственно и себя, и многихъ, изъ-за нихъ терзалась, бѣсновалась, убивала въ себѣ душу и сердце, превращалась въ фурію и должна была вынести все то, о чемъ умалчиваетъ г-жа Желиховская.

Когда эти феномены были разоблачены, — опять-таки, какъ будетъ видно ниже изъ многаго, а также изъ подлиннаго отчета и документовъ лондонскаго «Общества для психическихъ изслѣдованій», которые я приведу въ своемъ мѣстѣ,- Блаватская почла себя погибшей. Чего могла ждать для себя женщина, взявшая своимъ девизомъ: «There is no religion higher than truth» (нѣтъ религіи выше истины) — она даже на своей почтовой бумагѣ и конвертахъ выставляла этотъ девизъ, — и доказывавшая весьма важныя положенія своего ученія феноменами, несомнѣнно и неопровержимо оказавшимися самымъ грубымъ, самымъ возмутительнымъ обманомъ и поддѣлкой!? Казалось — она права была, сочтя себя погибшей.

Но дѣло въ томъ, что среди человѣческаго общества всегда находится множество лицъ, для которыхъ правда только тогда правда, когда она согласна съ ихъ желаніями. Люди, заинтересованные такъ или иначе въ процвѣтаніи «Теософическаго Общества», а также чувствовавшіе себя скомпрометтированными, стали кричать, что знаменитая «посланница тибетскихъ махатмъ» оклеветана, — и въ то же время сами не останавливались ни передъ какой, самой грязной, клеветой, чтобы, по мѣрѣ возможности, чернить и унижать ея враговъ, то-есть людей, не позволившихъ ей себя совсѣмъ одурачить.

Нашлось не мало жаждущихъ и алчущихъ новинки, которые не стали справляться съ формулярнымъ спискомъ Е. П. Блаватской и пристали къ ея стаду. Такимъ образомъ она увидѣла, что вовсе не погибла. Она оправилась, стала продолжать и даже расширять свою дѣятельность, только относительно феноменовъ — «закаялась», — это, молъ, напрасная затрата жизненной силы, вздорныя проявленія и т. д.

Однако, вотъ теперь, когда Е. П. Блаватской уже нѣтъ и, слѣдовательно, никакъ нельзя въ ея феноменахъ убѣдиться воочію, «полковникъ» Олкоттъ снова выступаетъ самъ и ведетъ за собою цѣлый полкъ обоего пола особъ, свидѣтельствующихъ о самыхъ поразительныхъ чудесахъ, производившихся «madame». Даже г-жа Желиховская тоже не можетъ воздержаться, чтобы не поразсказать русскому обществу обо всѣхъ этихъ чудесахъ и не привести о нихъ чужіе разсказы.

Въ виду всего этого и я считаю своею обязанностью передать во всеобщее cвѣдѣніе тѣ «поразительные феномены», которыхъ мнѣ пришлось быть свидѣтелемъ. «Нѣтъ религіи выше истины!» — какъ говорила, писала и печатала на своихъ бумажкахъ и конвертахъ несчастная Елена Петровна.

Въ жаркій майскій полдень 1884 года я сидѣлъ за работой у себя въ саду въ просторной бесѣдкѣ, заросшей вьющейся зеленью, черезъ которую не проникало солнце и гдѣ поэтому было сравнительно прохладно.

Хотя это было въ Парижѣ и въ двухъ шагахъ отъ Avenue du bois de Boulogne, но кругомъ стояла невозмутимая тишина. Маленькій, очень оригинальной постройки домикъ, который я занималъ, выходилъ на impasse, гдѣ вообще почти отсутствовало какое-либо движеніе; хорошенькій садикъ, затѣненный старыми каштанами и наполненный цвѣтами, былъ обнесенъ высокой каменной стѣною, а въ глубинѣ его таилась почти незамѣтная дверца, отворявшаяся на обширный лугъ, переходившій въ опушку Булоньскаго лѣса.