– Нет, мне этого мало! – возразил Тихомиров и принялся развивать идею, по которой выходило, что его прямая обязанность позаботиться о человечестве.
– Поймите, Савелий Кузьмич, ведь почему нам плохо, вернее – почему нам недостаточно хорошо? Потому что каждый думает, чем бы набить карман. Потому что не перевелись еще, к сожалению, в нашем прекрасном обществе рутинеры и бюрократы, очковтиратели, воры, стиляги, многоженцы и декаденты. А теперь даже тюрем не надо, чтобы всех исправить и превратить нашу землю в один цветник. Я каждому внушу правильный образ мыслей, я научу их уважать труд и любить родину. Я научу их безгранично повышать свой материальный и культурный уровень…
Я стоял перед ним вверх ногами, развесив уши, и кряхтел от удовольствия. Стоять так и слушать его речи было наслаждением. Он казался мне высоким-высоким, запрокинутым куда-то назад, в правый верхний угол, и лишь одно я не совсем понимал: зачем он безумно рискует, балансируя на двух ногах, если гораздо проще и приятнее ходить на руках, которые лучше чувствуют точку опоры? Но, наверное, так надо, думал я, наверное, он жертвует своей жизнью ради нас, простых людей, и ему поневоле приходится держать голову на высоте, чтобы смотреть вперед и озирать горизонт… Но, видно, во мне оставалось какое-то сомнение, или его внушающий аппарат был еще не вполне разработан, потому что я оторвал одну руку от пола и, по старой привычке погрозив ему пальцем, сказал:
– Только ты, Леня, со своей магнетической книжкой не впади в идеализм!
– Что вы, Савелий Кузьмич! – воскликнул он с живостью. – Да я еще раньше, до всякой книжки, пришел к этим выводам, имеющим строгое научное подкрепление. Теперь мне надо только подкрепить этот магнит таким карманным волновиком-усилителем, который бы посылал мою волю и мысли на далекие расстояния…
И Леня начал толковать о взаимодействии энергий, о том, что в нашей природе существует ритмическое колебание всех частиц – начиная от вращения Земного Шара и кончая вращением мозговых полушарий. Об этом писали Дарвин, Жюль Верн и граф Калиостро. Оставалось лишь разыскать математический знаменатель этим ритмам и, собрав всю волю в пучок, излучать ее со знанием дела по одной волне. Я уже не помню технической стороны вопроса, но помню, что примеры, приводимые Леней, звучали весьма убедительно.
Наконец он упрятал книгу в облезлый чемоданчик и сказал:
– Теперь, Савелий Кузьмич, примите свое вертикальное положение и подберите свои вещи, вылетевшие из кармана.
Я встал на обе ноги, слегка оглушенный, растерянный, но даже не поскользнувшись, и подобрал поспешно ключи, медяки, спички.
– А теперь, старик, забудь все, что ты видел и слышал, чтобы не разболтать преждевременно тайну открытия!…
…И я забыл. И про книгу его забыл, и про то, что на руках по полу бегал, тоже забыл. Это уже потом, спустя два месяца, начали у меня восстанавливаться кое-какие штрихи и краски из той картины, которую я тут нарисовал. Да и то, может быть, еще не все во мне восстановилось: как сейчас узнаешь, проверишь? А тогда, в первый момент, мне показалось, что я только-только приплелся в читальню после обеденного перерыва, а Леня уже сидит на своем стуле. Правда, я удивился, почему у меня руки грязные, липкие и болят, а в животе ощущаются слабость и тошнота. Пиджак тоже сидел на мне как-то косо. Но в мозгу был полный порядок, и я подумал, помнится, что вот и старость подходит, помирать пора.
Подпыхтел к Лене и вижу, что он тоже сидит какой-то квелый, зеленый и пот со лба носовым платочком утирает. Видать, заучился совсем.
– Что ты, Леня, читаешь? – говорю.
– Да вот, – говорит Леня, – читаю «Диалектику природы» Фридриха Энгельса.
– Ну и что же, – говорю, – Фридрих Энгельс говорит в своей «Диалектике»?
– Он, – говорит Леня, тыча в Энгельса, – говорит, что все в жизни течет, все изменяется, а сознание, говорит, есть высший продукт материи.,
– Это он правильно говорит, – говорю я Лене. – Это он хорошо говорит. Ты, Леня, запомни это или запиши на бумажку, что сознание есть высший продукт…
И бряк – в обморок… Очнулся, смотрю – все тот же Леня с испуганным лицом на меня изо рта прыскает. Заботлив он к людям был, наш Леня Тихомиров, уж так заботлив… [31]Он понимал… [32]Тьфу ты пропасть, опять этот голос из подземелья!… [33]Может, и с потолка, откуда мне знать, где вы тут скрываетесь, и вот уже второй раз… [34]Эй, не слышу! Громче, громче! Как вы сказали?…
– Я говорю – мы с вами знакомы, Савелий Кузьмич.
Читать дальше