Николай Азаров: Украина на перепутье. Записки премьер-министра

И все-таки я оптимист, я уверен, что эта черная полоса в истории Украины пройдет. Неизбежно наступит время обновления. Вот только хотелось бы, чтобы это произошло как можно раньше, чтобы не сбылись слова поэта: «Жаль только — жить в эту пору прекрасную уж не придется — ни мне, ни тебе»…

В наш век — век информации можно без особого труда узнать о человеке многое. Достаточно набрать в поисковике известную фамилию, и в твоем распоряжении окажутся многочисленные сведения об этом лице, его родных и его деятельности. Но всегда ли эти сведения верные и точные?

Обо мне написано немало, там есть и правда, но огромное количество материалов написаны по заказу, тенденциозно и совсем далеки от действительности. Именно поэтому я все-таки решил рассказать о себе, вспомнить некоторые факты из своей молодости и дальнейший жизни.

В студенческие годы мне как-то несказанно повезло: на книжных развалах Кузнецкого Моста я набрел на редчайшее «Академическое собрание сочинений Л.Н. Толстого», по-моему, в 90 или даже 100 томах, изданное к столетию со дня рождения писателя. В черном матерчатом переплете, с удивительно ясной, хорошей печатью. Оно продавалось вроссыпь, и я купил те тома, в которых были опубликованы дневники писателя без цензуры и купюр. Я так увлеченно в них «вчитался», что несколько дней не мог оторваться, а потом часто перечитывал до тех пор, пока они таинственно не исчезли из моей комнаты.

Помню, меня очень поразило хлесткое определение сущности человека, данное Львом Николаевичем: «Человек — существо «текучее». Что он под этим понимал? Он был великим мастером слова. И если бы он хотел этим сказать, что человек по жизни «меняется», что он «переменчивый», «изменяющийся», то он и использовал бы соответствующее слово. «Текучесть» — свойство жидкостей (или металлов при определенных температурах). Я представил себе, как стакан воды выливается на какую-то поверхность, как вода растекается по ней, заполняя малейшие впадины, не зная ограничений, если нет препятствий.

И, кажется, до меня стал доходить смысл, заложенный в этой характеристике человека: пока есть какие-то ограничители (стекло стакана, поверхность стола), жидкость сохраняет форму того, в чем или на чем она находится, и чем сложнее сосуд, тем сложнее форма этой жидкости. Однако стоит только разрушить сосуд, сделать в нем отверстие, и жидкость стремится покинуть его и принять новую форму. Значит, человек — существо не просто «изменяющееся», «переменчивое», а он сохраняет свою форму (т. е. не меняется), если есть ограничители, и стоит только их разрушить, как больше уже ничто не может заставить человека сохранить прежнюю форму. Он меняется и приобретает иную форму, зависящую от новых ограничений. И чем их меньше, тем «разнузданнее» или «свободнее» становится человек.

Естественно, возникает вопрос: а что в жизни человека ограничивает и формирует его «текучесть»? Воспитание, законы, правила, кара за их неисполнение, награда за соблюдение — вот те ограничители, которые формируют характер и поведение человека. «Любое сравнение хромает» — говорит пословица, и она применима к нашему случаю. Жидкости бывают разными по вязкости, текучести и относительно по-разному ведут себя при разрушении сосуда.

Войны, революции, перевороты — все эти разрушители ограничений дают нам возможность увидеть истинные характеристики человеческой текучести. Заурядный воришка вдруг становится диктатором и садистом. Неприметная медсестра совершает чудеса самопожертвования. Водитель служебного автомобиля вдруг видит себя командующим армией. Малограмотный безработный превращается в инквизитора, вершителя судеб. Человеческая жизнь обесценивается. Если раньше за убийство полагался эшафот, то теперь эполеты. За ложь — не презрение, а почет. Интрига в этой ситуации сродни героизму. Простые люди тонут в море вранья и, барахтаясь, безуспешно пытаются разглядеть берег, нащупать твердую почву под ногами.

Твердой почвой под ногами людей может быть только почва правды. Только она одна, иногда жесткая, болезненная, даст возможность удержать человека от безысходного отчаяния, только она способна вывести его на правильную дорогу, дать ему верные ориентиры.

Вот почему, рассказывая о своей жизни, об отдельных ее эпизодах, я как бы исследовал для себя и для читателя «показатель своей текучести». Дело читателя — оценить, завысил я этот показатель или занизил. Я не жалел себя в своих воспоминаниях, но и «садомазохизм» никогда не был мне присущ. Такая позиция давала мне моральное право откровенно оценивать и других персонажей моей истории.