Игорь Кохановский: «Письма Высоцкого» и другие репортажи на радио «Свобода»

Ты думаешь, что мне — не по годам,
я очень редко раскрываю душу, —
я расскажу тебе про Магадан —
слушай!
Как я видел Нагаевскую бухту
да тракты, —
улетел я туда не с бухты —
барахты.
Однажды я уехал в Магадан —
я от себя бежал, как от чахотки.
Я сразу там напился вдребадан
водки!
Но я видел Нагаевскую бухту
да тракты, —
улетел я туда не с бухты —
барахты.
За мной летели слухи по следам,
опережая самолет и вьюгу, —
я все-таки уехал в Магадан
к другу!
И я видел Нагаевскую бухту
да тракты, —
улетел я туда не с бухты —
барахты.
Я повода врагам своим не дал —
не взрезал вены, не порвал аорту, —
я взял да как уехал в Магадан,
к черту
Я увидел Нагаевскую бухту
да тракты, —
улетел я туда не с бухты —
барахты.
Я, правда, здесь оставил много дам, —
писали мне: «Все ваши дамы биты!» —
ну что ж — а я уехал в Магадан, —
квиты!
И я видел Нагаевскую бухту
да тракты, —
улетел я туда не с бухты —
барахты.
Когда подходит дело к холодам, —
пусть это далеко, да и накладно, —
могу уехать к другу в Магадан —
ладно!
Ты не видел Нагаевскую бухту —
дурак ты!
Улетел я туда не с бухты —
барахты.

Возвратился друг у меня
неожиданно.
Бабу на меня променял…
Где же это видано!
Возвратился друг,
когда нет вокруг
никого,
с этим свыкнулся…
Ну а он в тот же час
враз все понял без фраз
и откликнулся.
Может, это бред, может, нет,
только знаю я…
Погасить бы мне красный свет,
и все же зажигаю я…
Оказался он,
как брони заслон,
а кругом —
с этим свыкнулся —
нет как нет ни души,
хоть пиши, хоть вороши,
а он откликнулся.
Правда, этот друг — не секрет —
ну ни грамма вам…
А у меня уже много лет —
с детства самого.
Он передо мной,
как лист перед травой,
а кругом —
с этим свыкнулся —
ни души святой,
даже нету той…
А он откликнулся.

Друг в порядке — он, словом, при деле, —
завязал он с газетой тесьмой:
друг мой золото моет в артели, —
получил я сегодня письмо.
Пишет он, что работа — не слишком…
Словно лозунги клеит на дом:
«Государство будет с золотишком,
а старатель будёт с трудоднем!»
Говорит: «Не хочу отпираться,
что поехал сюда за рублем…»
Говорит: «Если чуть постараться,
то вернуться могу королем!»
Написал, что становится злее.
«Друг, — он пишет, — запомни одно:
золотишко всегда тяжелее
и всегда оседает на дно.
Тонет золото — хоть с топорищем.
Что ж ты скис, захандрил и поник?
Не боись: если тонешь, дружище,
значит, есть и в тебе золотник!»
Пишет он второпях, без запинки:
«Если грязь и песок над тобой —
знай: то жизнь золотые песчинки
отмывает живящей водой…»
Он ругает меня: «Что ж не пишешь?!
Знаю — тонешь, и знаю — хандра, —
все же золото — золото, слышишь! —
люди бережно снимут с ковра…»
Друг стоит на насосе и в метку
отбивает от золота муть.
…Я письмо проглотил, как таблетку,
и теперь не боюсь утонуть!
Становлюсь я упрямей, прямее, —
пусть бежит по колоде вода…
У старателей — все лотерея,
но старатели будут всегда!