Игорь Кохановский: «Письма Высоцкого» и другие репортажи на радио «Свобода»

Эта песня довольно известна. А мне она памятна еще и тем, при каких обстоятельствах она однажды прозвучала.

Это было 25 июля 1980 года. Утром я узнал о смерти Володи, а вечером поймал «Голос Америки». Официальная Москва тех лет хранила молчание о горе, обрушившемся, как выяснилось сразу же, на миллионы людей. И вот, первое, что донеслось до меня из далекого Вашингтона, была песня, столько раз пропетая мне Володей в нашем тесном кругу, а теперь предваряющая известие о его кончине. «Боже мой, — подумалось тогда, — ведь такое не приснится и в дурном сне! Написанная как веселое, шуточное, дружеское послание — песня передается в такой день по “голосу” из-за океана».

…Первое письмо Володя отправил мне 20 декабря 1965 года.

«Васечек, дорогой! Сука я, гадюка я, подлюка я! Несовейский я человек, и вообще — слов и эпитетов нет у меня! И жаль мне себя до безумия, потому никчемный я человек! Оказывается, ты уехал почти полгода назад, а я и не заметил, как они пролетели, потому — гулял я, в кино снимался, лечился и т. д., и т. п., и пр. пр. Начну по порядку. Летом снимался в “Стряпухе”. Съемки были под Краснодаром, станица Красногвардейская. Там, Гарик, куркули живут! Там, Васек, изобилие, есть всякая фрукта, овощ и живность, окромя мясц, зато гуси, ути, кабанчики. Народ жаден. Пьет пиво, ест, откармливает свиней и обдирает приезжих. Ничего, кроме питья, в Краснодаре интересного не было, стало быть, про этот период — все. После этого поехал в Гродно, снимался в фильме “Я родом из детства” Минской студии. Там все хорошо. Скоро поеду к ним досниматься в Ялту. Написал туда, для фильма, три песни, скоро выйдет — услышишь. Играю там изуродованного героя войны, пою и играю на гитаре, пью водку — в общем, моя роль…»

Прерву ненадолго письмо Володи.

Помните атмосферу в интеллигентских кругах Москвы осенью 1965 года, когда арестовали Даниэля и Синявского? Конечно, ив Магадан доходили отголоски этой истории, но подробности я узнал из того же Володиного письма.

«Ну а теперь перейдем к самому главному. Помнишь, у меня был такой педагог — Синявский Андрей Донатович? С бородой, у него еще жена Маша Так вот, уже четыре месяца, как разговорами о нем живет вся Москва и вся загранцца Это — событие номер один. Дело в том, что его арестовал КГБ. За то, якобы, чего он печатал за границей всякие произведения: там — за рубежом — вот уже несколько лет печатается художественная литература под псевдонимом Абрам Герц, и КГБ решил, что это он. Провели лингвистический анализ — и вот уже три месяца идет следствие. Кстати, маленькая подробность. При обыске у него забрали все пленки с моими песнями и еще кое с чем похлеще — с рассказами и так далее. Пока никаких репрессий не последовало, и слежки за собой не замечаю, хотя — надежды не теряю. Вот так, но — ничего, сейчас другие времена, другие методы, мы никого не боимся, и вообще, как сказал Хрущев, у нас нет политзаключенных…»

Тут надо снова на немного прервать Володино письмо, дабы пояснить, что значит «кое-что похлеще». Дело в том, что Володя был блестящий, остроумнейший рассказчик историй, которые он либо сам сочинял, либо очень забавно переделывал услышанные от кого-то. Истории очень смешные* и зачастую на различные политические темы того времени — например, тема ухода на пенсию в связи с преклонным возрастом и плохим состоянием здоровья, то есть тема ухода Хрущева. Ну и, естественно, нового лидера, Брежнева, Володины изустные рассказы тоже как-то уже тогда касались. В гостях у близких ему людей — а Андрей Донатович был именно таким человеком — Володя с удовольствием записывал на магнитофон и песни, и эти истории, ни на секунду не задумываясь о последствиях. Вот почему, хотя и в присущем Володе шутливом тоне, возникла мысль о репрессиях и слежке. Но продолжу отрывки из письма.

«А теперь вот что. Письмо твое получил, будучи в алкогольной больнице, куда лег по настоянию дирекции своей после большого загула. Отдохнул, вылечился, на этот раз, по-моему, окончательно, хотя — зарекалась ворона не клевать, но… хочется верить. Прочитал уйму книг, набрался характерностей, понаблюдал психов. Один псих, параноик в тихой форме, писал оды, посвященные главврачу, и мерзким голосом читал их в уборной…»

Именно эти наблюдения откликнутся в одной из остроумнейших песен — «Про Бермудский треугольник».

Но продолжу письмо.

«Сейчас я здоров, все наладилось. Коля Губенко уходит сниматься, и я буду играть Керенского, Гитлера и Чаплина вместо него. Мандраж страшный, но — ничего, не впервой!