Array Коллектив авторов - Быть чеченцем - Мир и война глазами школьников

24 февраля мы прибыли в с. Ялхорой, а после с капитаном Громовым поехали по маршруту с. Акки-Эски-Хайбах-Нашхой. С Громовым я познакомился в пути следования. В ночь с 26 на 27 февраля 1944 года мы приехали в с. Хайбах. В то время из Галанчожского района люди еще не были выселены. Были слухи о том, что в этом районе существует банда Исраилова, и поэтому, по всей видимости, власти придавали особое значение Галанчожскому району, и выселение чеченцев из этого района было немного отсрочено.

27 февраля в с. Хайбах собрали жителей для отправки в г. Грозный.

В Ялхорое находился штаб войск, привлеченных к выселению.

В Хайбахеу конюшни колхоза им. Л. П. Берия собрали людей со всех окрестных хуторов и сел. Один офицер приказал, чтобы те, кто не может идти, зашли в конюшню, там подготовлено место, завезено сено и утеплено помещение. В эту конюшню стали заходить старики, женщины, дети, больные, а также и здоровые люди, присматривающие за своими больными и престарелыми родственниками. Там находились и здоровые люди, которые предполагали, что их вместе с нетранспортабельными могут увезти на машинах, подводах. Некоторые говорили, что их вывезут оттуда на самолетах. По моему подсчету, в конюшню зашло 650–700 человек, так как все они заходили на моих глазах. Остальных людей отправили через с. Ялхорой в с. Галашки и оттуда до ж.д. станции. Примерно в промежутке с 10 до 11 часов, когда выселили здоровую часть населения, ворота закрыли. Слышу команду: „Огонь!“ Тут сразу вспыхнул огонь, охватив всю конюшню. Оказывается, заранее было подготовлено сено и облито керосином. Когда пламя поднялось над конюшней, то люди, находившиеся внутри конюшни, с жуткими воплями о помощи выбили ворота и рванулись к выходу. Генерал-полковник Гвишиани, стоявший недалеко от этих ворот, приказал: „Огонь!“ Тут из автоматов и ручных пулеметов начали расстреливать выбегающих людей. Выходу конюшни был завален трупами.

Один молодой человек выбежал оттуда, и метрах в двадцати от ворот его настигли пули автоматчиков. Выбежали еще двое, но их у ворот также расстреляли.

Я подбежал к Гвишиани и попросил у него, чтобы прекратили расстреливать людей, ведь это же произвол. Гвишиани ответил, что на это есть приказ Берия и Серова, и попросил не вмешиваться в это дело, иначе, мол, как и они, погибните здесь. Капитан Громов также начал возмущаться по поводу уничтожения людей. Мыс Громовым больше ничего не могли сделать.

Гвишиани позвал меня и Громова, дал в сопровождение несколько солдат и отправил нас в с. Малхесты.

Там, в Малхестах, была страшная картина: с промежутками в несколько десятков метров по дорогам, на тропах валялись трупы расстрелянных горцев. В самом Малхесты трудно было найти дом, где не находился бы труп расстрелянного чеченца.

Через несколько дней, когда мы с Громовым возвращались обратно, в пещере увидели много трупов расстрелянных людей. Мне особенно запомнился труп женщины, прижавшей к себе трупы двух детей, одного грудного ребенка, а второй труп ребенка 2–3 лет. Сидя, она их держала, как при жизни, прижав к своему телу.

В пути следования в Малхесты и оттуда мы чеченцев не встречали. Повсюду были солдаты, а оставшаяся часть населения скрывалась в горах и в лесах. Их автоматически причислили к бандитам и жестоко с ними расправлялись.

Когда мы возвращались в с. Малхесты с Громовым, мы заехали в Хайбах, чтобы посмотреть, что осталось после расстрела людей. В Хайбахе, у конюшни, чеченцы выкапывали трупы сожженных и расстрелянных людей. Увидев нас, они бросились в разные стороны. Я им на чеченском языке крикнул, чтобы они остановились, подошли ко мне. Один из них подошел ко мне, а остальные не стали подходить. Подошедший ко мне был Жандар Гаев. Виду него был ужасный. Они круглые сутки откапывали трупы чеченцев и хоронили их в другом месте. Жандар сказал мне, что они уже похоронили 137 трупов.

По приезде в Грозный об этом геноциде я подробно рассказал Серову, примерно 8-го марта. Серов был в ярости, приказал не говорить никому об этом случае. В то время я и не мог больше заикнуться об этом преступлении, так как меня могли физически уничтожить как свидетеля этой трагедии. После выселения моего народа Чечню я покинул 18 апреля 1944 года».

См. показания Мальсагова в комментариях к работе Даниила Музаева.

Мифы о «неграх-наемниках» и о «блондинках-снайпершах» уже перешли в книги и телесериалы. Однако хотя бы один из подобных рассказов, имеющий под собой реальную основу, должен был попасть в рапорт полкового «особиста», офицера военной контрразведки. Между тем таких сведений в ФСБ нет (подробнее см.: Воронов В. Русско-чеченские сказки // Еженедельный журнал. 2003. № 34).