Array Коллектив авторов - Быть чеченцем - Мир и война глазами школьников

Вот передо мной «временный паспорт» Киры Кинстантиновны. Выдан он 8-го февраля 1994 года и действителен только до 8 апреля 1994 года, затем продлен до 8 июня, до 10 октября, а потом уж и не продлевали. Война затянулась. На паспорте печать, поставленная 4 апреля 1995 года, удостоверяющая, что Кира Константиновна получила помощь от Красного Креста — 22 рубля 50 копеек и еще бутылку шампуня. Что интересно, приехав в Астрахань, этот «документ» еще долго подтверждал личность Харлампиди К. К. Справка о том, что во время военных действий в г. Грозном пропал без вести брат Степан и заведено розыскное дело за № 263/95 выдана РОВД г. Грозного.

Дополнительных сведений о судьбе брата Кира Константиновна так и не получала с 1995 года и вряд ли уже получит. В Астрахани «вынужденная переселенка» часто сталкивалась с равнодушием людей, занимающихся вопросами таких, как она. И хотя по закону Российской Федерации о вынужденных переселенцах ей должна была быть «предоставлена безвозмездная субсидия и выплачена компенсация» (Указ Президента РФ от 5 сентября 1995 года № 898), никаких не то чтобы «дополнительных компенсаций», вообще компенсаций за утраченное имущество Кира Константиновна не получала и жилья собственного не имеет до сих пор. Почему? Она обосновалась в Астрахани в 1997 году, когда было принято Постановление РФ от 30 апреля 1997 года № 510 «О порядке выплаты компенсации за утраченное жилье или имущество гражданам, пострадавшим в результате разрешения кризиса в Чеченской Республике и покинувшим ее безвозвратно».

Сколько постановлений, законов… И все-таки препятствий намного больше, и в этом я убедилась, когда прочитала материалы, подготовленные С. А. Ганнушкиной — «О положении в России жителей Чечни, вынужденно покинувших ее территорию» (М., 2002). По-моему, эта проблема просто нарастает, словно снежный ком. Сама же Кира Константиновна о компенсациях, постановлениях не думает. Она и не обсуждала этот вопрос со мной. Ее мысли о другом. Их, по-моему, хорошо выразила Ирина Дмитриевна Шипулина в письме ко мне: «В нашей дружной компании были и гречанка, и грузинка, и чеченка, и армянка, и русская. Мы и окружающих не делили по национальному признаку, просто есть люди порядочные и непорядочные. Мы не сразу поняли, что стало происходить со страной и республикой с 1991 года. Но вскоре в Чечне уже невозможно было оставаться. Кира держалась там, можно сказать, до последнего. Она пережила и военные действия, разбой, беспредел. Пропал Степан, любимый брат… Уехала в Астрахань, но ее душа оставалась в Грозном. Родной край притягивает ее, и не может она смириться с тем, что произошло в республике и с республикой. Главная ее мечта — вернуться в родные и дорогие места».

Конечно, мне было интересно узнать, что стало с городом. Но Кира Константиновна рассказывать об этом не могла и не хотела.

В журнале «Мемориал» (2002. № 25) я нашла интересную информацию о Комитете солдатских матерей Астраханской области. Я достала телефон этого комитета и встретилась с Любовью Игнатьевной Гарливановой. Она заинтересовалась моей темой и предложила встретиться. Она подготовила для меня материалы о «вынужденных переселенцах», рассказала о работе Комитета солдатских матерей, который образовался в первые дни войны в Чечне в 1994 году: «Особую тревогу вызывают сыновья, которые проходят срочную службу в сегодняшней армии. Служба этих ребят превращается для матерей в ежедневную пытку и страх. Насильственный призыв в Российскую армию, где постоянно гибнет и калечится молодежь, сопровождается постоянным стрессом у матерей, разлученных со своими сыновьями».

Любовь Игнатовна с 1993 года занимается правозащитной деятельностью и судьбами пропавших без вести в Чечне. В Чечню она ездит постоянно.

На мой осторожный вопрос: «Что представляет собой город Грозный сейчас, как живут там люди?» — она ответила: «Когда я первый раз попала в Грозный, у меня был шок. Все разрушено. Руины. Первое впечатление — растерянность. Бомбы воюют с городами, домами и с мирными жителями. В Шали бомбили роддом [105], потому что рядом стоял танк, как памятник Великой Отечественной войны. Тяжелая судьба дома престарелых. Еды оставили на три дня. В медицинских пунктах все лежали вперемежку — чеченцы, русские, евреи, греки. Мужчины плакали, никто не понимал, что происходит. В Хасавюрте запомнилось, как из дома забирали двух стареньких женщин — русскую и чеченку. Они плакали, просили их не разлучать: „Мы не хотим умирать раздельно“. Я считаю, что народ хотели истребить. Когда была в Грозном в январе 1995 года, попала под бомбежку. Летит вертолет, а люди все бегут. Было очень страшно. Я упала. Даже не понимали, почему бомбят». Любовь Игнатовна плакала, когда стала рассказывать об обмене пленных на границе Дагестана и Чечни, на реке Аксай [106]. Несмотря на то что она часто бывает в Чечне, говорить спокойно об этом не может.