Владимир Соловьев - Мы – русские! С нами Бог!

Что спасло русский язык? Почему он не растворился, хотя его многократно пытались подчинить себе и немецкий, и французский? Может быть потому, что в русском языке есть великая тайна? Ведь если проанализировать его, откроется удивительная картина. Возможно, я вызову сейчас бурную реакцию своих читателей, сказав, что Кирилл и Мефодий привнесли в русский алфавит несколько букв из иврита. Помимо этого, тот язык, на котором мы сейчас говорим, несет в своей грамматической структуре элементы греческого и латыни – естественно, прошедшие многочисленные жернова и фильтры очистки. Если угодно, то в нашем языке заключено продолжение традиций великих народов, великих наций. Но это еще и язык, который базируется на великой культуре, обогащающей душу и являющейся проявлением великой души. Это такой процесс взаимного обогащения. Поэтому я думаю, что удивительная роль ждет еще и русский язык, который будет покорять все новые и новые территории.

Самый сложный вопрос для любой теории – это наличие фактов, которые ей мешают. Классическая теория, разработанная замечательным ученым Львом Гумилевым, которую цитируют все кому не лень, никак не может найти достойное место для евреев и армян: слишком давно живут. Еще китайцев, казалось бы, можно более-менее куда-то пристроить, если придумать для них специальное определение – мол, это «молодая старая» нация. Боюсь, что под похожее определение подпадаем и мы. Но есть принципиальное отличие нас от китайцев. Это, конечно, христианство: ощущение избранности, ощущение пути и поиск Бога как совместное коллективное усилие. При этом, если увлечься параллелями, становится понятной и особенность современного момента. Сейчас мы присутствуем при том, как складываются новые русские – не в пошлом значении «бизнесмены», а в значении нового русского этноса, который, бесспорно, базируется на великой давней традиции, но при этом молод. И чтобы четко определить для себя, в чем заключается отличие нового периода от старого, крайне уместно рассмотреть параллель с историей евреев.

Каждый год весной евреи отмечают праздник Пейсах. Что они празднуют? На самом деле, этот день важен для любого верующего человека, неважно, какой он религии. Это день, когда евреи встали и ушли из Египта, решив, что душа важнее материальных ценностей. Они пренебрегли всем тем, что было нажито, привычным образом жизни, накопленным достоянием, уважением соседей. Ведь человек привыкает даже к рабской доле. Даже в рабстве мы можем приспособиться и чувствовать себя более-менее уютно. Так уж люди устроены. Но евреи сказали: «Нет. Душа важнее».

Глеб Павловский считает, что Советский Союз – это наше великое прошлое, наша античность, и, следовательно, то, что происходит сейчас, – это некий Ренессанс, воспоминания о советском прошлом. Я думаю, что это глубокое заблуждение и непонимание. А правда в том, что 20 лет назад мы начали сложный путь выхода из Египта.

Советский Союз для нас, конечно, Египет, причем Египет в первую очередь духовный, где мы сами осознанно согласились с рабской долей в обмен на гарантированный достаток.

Вы спросите, почему Советский Союз является духовным Египтом? Потому что коммунисты, предложив нам равенство в нищете при сохранении определенной стабильности, потребовали взамен отказаться от своего Бога и от своей истории, уйти от христианства, уйти от традиций православия, заменив его эрзац-религией, которой и был коммунизм. Нам предлагалась уверенность в завтрашнем дне, гарантированная пайка, вовремя полученное продвижение по службе. Для этого было достаточно всего лишь регулярно на разного рода собраниях повторять, что ты – один из них, и в меру подличать, дома оставаясь замечательным, чистым и прекрасным.

Попытки выбить нас из египетского рабства Господь предпринимал несколько раз. И, конечно, один из самых ярких примеров, о которых мы говорили, это Великая Отечественная война. Но и тогда мы не осознали Божьей воли! И в конечном итоге Исход свершился вновь – опять-таки, благодаря воле одного человека и, возможно, даже вопреки его пониманию. Вряд ли Борис Николаевич Ельцин осознавал, куда он ведет страну; не думаю даже, что он имел сколь-нибудь осмысленное и четкое представление, некий стройный план, – он просто чувствовал, что так больше жить нельзя. В отличие от реформаторства Горбачева, который, тем не менее, старался удержать происходящее в определенных рамках приличия, пытаясь сотворить Египет с человеческим лицом и делать это человеческое лицо все более и более приемлемым, Ельцин однозначно понимал, что необходимо полностью порвать с прошлым. И сам он, как ни странно, если не из царской семьи (памятуя пример Моисея), но, как известно, из высшей партийной номенклатуры. И тем явственней и тем интересней его связь с последним пристанищем последних Романовых, с местом их трагической казни.