Удивительно, что он должен был оставить ей огромное состояние – Некрасов был хорошо печатающийся русский поэт с потрясающими тиражами по тем временам. Суммарный тираж сборника стихотворений, который переиздавался каждые два года, я думаю, тысяч за двадцать-то перевалил, это для Российской империи XIX века очень много. Первый тираж – три тысячи – разошелся в неделю. Но Некрасов ничего не оставил. Все эти деньги ушли разнообразно на тайные дела. Он много сделал для того, чтобы тайно, тихо это осуществить. Ушли они на помощь русским революционным кружкам, с которыми он был связан теснее, чем мы думаем, ушли на издание «Отечественных Записок» и ушли на разного рода анонимную помощь бедным русским литераторам. Он оставил жену буквально с минимумом средств, который был достаточен, чтобы обеспечить ее жизнь. Это поступок в своем роде героический. И я, пожалуй, такой высоты самопожертвования уже не понимаю. Честно сказать, я, как всякий русский литератор, люблю, конечно, народ и сочувствую его горю. Но семья ведь тоже народ, понимаете. А вот этот поступок я понять не могу, но преклоняюсь перед ним чрезвычайно. Таинственно исчезнувшее наследство Некрасова, наверное, более интересная история, чем вся его бурная личная жизнь.
Что касается его отношений с женщинами, то сам он в одном из писем замечательно писал: «Такой уж я несчастный Сердечкин!» Да, действительно, очень привязчивый, очень сентиментальный и страстно мучающий объект своей любви, потому что без этого неинтересно.
– Перечислите экранизации Некрасова.
– Есть несколько экранизаций Некрасова. Во всяком случае, предпринималась попытка сделать сериал по «Трем сторонам света», которая, в общем, успехом не увенчалась, но очень старались. И, разумеется, было несколько спектаклей по «Кому на Руси…». Там сложность в том, что поэма не закончена и правильный порядок частей неизвестен – и поставить это толком невозможно.
Боюсь, что нормальное отношение к некрасовским текстам у нас еще впереди. Для того, чтобы Некрасова любить и понимать, нужно относиться к нему с толикой той язвительной насмешки, которая есть в нем самом, потому что без этого его понимание будет неадекватным.
На Некрасова нельзя молиться, Некрасова надо пересмеивать. И вот, кстати, закончим, на этой оптимистической ноте: самый удачный образец – это даже не уже упоминавшееся стихотворение Бродского («Кажинный раз на этом самом месте// Я вспоминаю о своей невесте…») Это, скорее, гениальный слепаковский текст, очень хорошо известный в Петербурге. Все помнят, как она принесла в «Еду ли ночью…» «гробик ребенку и ужин отцу»? И вот в пьесе Слепаковой о таком фаланстере, о петербургской коммуне слепцовской белошвейка поет песню:
Помню у графа в горняшках живала (то есть в горничных),
Вся предалась я ему, подлецу,
Несколько раз я тогда подавала
Гробик ребенку и ужин отцу.
После сошлася с купцом Вожеватым,
Душки-подружки, не верьте купцу,
Сколько же раз подала я тогда там
Гробик ребенку и ужин отцу.
Помню, сошлась с молодым разночинцем.
Был он идейным, да звал и к венцу.
Дело закончилось тем же гостинцем:
Гробик ребенку и ужин отцу.
Если б имела я разума малость,
То не пришла бы к такому концу:
Хоть бы разок я подать догадалась
Ужин ребенку и гробик отцу.
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу