Дмитрий Быков - Иван Тургенев – самый непрочитанный классик

Если бы у меня был выбор: холодноватая, сдержанная дружба Тургенева или «запойная» дружба любого другого русского классика, который бросается на тебя то с поцелуями, то с кулаками, я бы еще здорово подумал. Во всяком случае, я бы точно знал, что у Тургенева всегда можно перехватить денег.

– Почему у Тургенева нет, в отличие от тех авторов, которых вы сегодня в параллели приводили, женских главных образов? И какой из женских образов вам ближе всего?

Ну, Клара Милич, разумеется. Слушайте, нет, на самом деле у Тургенева есть поразительные женские образы! Как раз вот тут к вопросу об отношениях с матушкой: сильная, властная женщина у него выступает не только в образе барыньки. Это вам и прелестная купчиха Волохова из «Вешних вод», омерзительная, но прелестная, это вам и Елена из «Накануне». Это сейчас выражение «тургеневская девушка» приобрело смысл «кисейная барышня», на самом деле тургеневские женщины – это женщины из «Первой любви». Страстная, совершенно необузданная, знать не знающая никаких приличий и выбирающая борца всегда – а кроткий автор стоит в стороне. Она бывает довольно противна, но бывает и совершенно неотразима. И, конечно, идеальная абсолютно тургеневская женщина, лучшая – это Клара Милич. Я, собственно, детям, которые не любят Тургенева и вообще не хотят читать, подбрасываю, как правило, «Клару Милич» – повесть или, как я думаю, маленький, компактно написанный роман, лучшую вещь позднего Тургенева, которая может приохотить к триллерам даже того, кто этого не любит и не понимает. Самый страшный сон в русской литературе описан в «Кларе Милич». И самый очаровательный женский образ с этими ее сербскими чертами решительными, с ее черными глазами, взгляд которых даже неприятен, с черными волосами, с резкими, чувственными чертами лица, низким неожиданно и страстным голосом, и с этим ее «вот если я найду своего, то он будет мой — или я с собой покончу!». Вот вам, пожалуйста, идеальный женский образ. И она достала же его действительно. Понимаете, она отравилась, а потом после смерти сделала все, что хотела. Он стал ее. Он помер и ушел к ней, и никакой нет уверенности, что этому Яшеньке будет там хорошо.

Это тот женский образ, который нельзя не любить, потому что это образ жертвенный, – она же гибнет все-таки, – и вместе с тем такой, которого нельзя не бояться. Тургеневская женщина, решительная, страстная, которая берет судьбу в свои руки, которая мужчин ломает об колено, которая как Россия, как княгиня Р. либо приближает, либо удаляет, – это взбалмошный такой типаж. Она, конечно, не то, что женщина Достоевского, у которой ко всему этому есть еще и просто откровенная истерия, откровенная патология и дикий какой-то совершенно разврат, вроде бы и унизительный, а вместе с тем доставляющий большое удовольствие. Это, конечно, не Настасья Филипповна. Они у него все поздоровей.

Но в них ведь главное не страстность, а властность. И лично мне это скорее симпатично. И если бы я встретил Клару Милич и она бы мне написала такое письмо, как я всегда мечтал, то уж конечно, я бы повел себя получше, чем Яшенька. Уж конечно я бы не стал говорить: «Милостивая государыня, чему обязан?» – а сразу бы пригласил куда-нибудь эдак в Баден-Баден, и все бы у нас было замечательно. После чего, естественно, она бы меня пожевала и выплюнула, но месяца три нам было бы очень интересно. (смех в зале) Чувствуется, что у всех подобный опыт был, не в таком, так в другом виде.