Дмитрий Быков - Блуд труда (сборник)

Травля – любимое занятие нашей либеральной интеллигенции, фирменное блюдо, компенсация бесчисленных дворовых обид, когда травили – нас. А мы тоже умеем! Мы, когда нас много, тоже не боимся! И улюлюкаем не хуже вашего! То, что делала подгусинская и окологусинская пресса в 1999 году с Ельциным, было травлей – откровенной и стопроцентной. Я впервые усомнился в честности “Новой газеты”, когда обнаружил в ней любопытное соотношение: на море антиельцинских публикаций не приходилось ни одной антилужковской. Согласитесь, в 1999 году такая свобода выглядела довольно странно. Была и травля Собчака, не менее откровенная. “Новая” была единственной газетой, ни слова не написавшей о смерти этого ее врага. Просто никак не отозвавшейся: не было такого события, и все. Причина угадывается: плохо писать не хотелось, а заслуг не обнаруживалось…

Идеальных изданий не бывает, каждое в той или иной степени зависимо, но речь сейчас никак не об ангажированности. Речь о мере самоуважения, об отношении к себе как к истине в последней инстанции – и в “Новой газете” этого более чем достаточно, как и во всякой секте. Любимой темой “Новой” давно стали подвижники, фанатики, герои – особенно из числа педагогов-новаторов. Эти педагоги – известный их тип – давняя моя любовь: как они умеют внушить детям сознание своей избранности, недоверие к косному и подлому миру взрослых, веру в свою личную обреченность и бессмертие своего дела! Секта не существует без внешнего врага. Только его наличие дает теплое, невыразимо приятное чувство спаянности, сжатости в кулак. “Новая” не устает подчеркивать, какое дружное сообщество представляет собой этот заговор обреченных. И приходящие туда на работу люди, даже если им по двадцать лет, мгновенно усваивают этот стиль – сознание своей правоты и всеобщей тотальной виновности.

Я помню, как двадцатилетняя девочка брала интервью у Игоря Дыгало, несчастного пресс-секретаря ВМФ, оказавшегося крайним в трагедии “Курска”. О, эти девочки с горящими глазами, с вечно скорбными лицами, с минимумом жизненного опыта и интеллектуального багажа, но с неукротимой готовностью судить, не прощать, выступать от имени страны! То, как спекулировало на “Курске” НТВ, – отдельная тема. Но я запомнил именно то интервью: там был такой пафос праведного гнева, такой напор обвинения… Дыгало так жалко оправдывался – по крайней мере, в изложении корреспондентки… “Новая газета” никак не желала понимать, что “Курск” был общей трагедией. Наша оппозиция все трагедии приватизирует. Это она одна по-настоящему болеет за дома, взорванные в Москве (взрывал, конечно, Путин). Это ей не дает спать судьба беспризорных детей и нищих стариков. Во всем виноваты они – а тут страдающие мы, которые не отвечают никогда и ни за что – только страдают. Профессия такая: страдать.

У нас сейчас вообще очень трудно возразить оппозиционеру: страшное клеймо “путинолиза” и “путиной да” наготове всегда. Поддерживая власть, лажаются даже самые умные и опытные авторы: нет традиции, что поделаешь. Привыкли поносить, а солидаризироваться и сочувствовать не умеем. Что, может быть, и справедливо, но уж очень безответственно: получается, что собственная незамаранность нам дороже всякого результата. Именно моя неприязнь к этой логике развела нас, допустим, с Юрием Щекочихиным в октябре 1993 года. Тот пресс-клуб помню очень хорошо. Щекочихин и Гутионтов еще в сентябре постулировали надсхваточную позицию, для меня всегда довольно сомнительную. Я в октябре 1993 года просил признать единственную вещь: да, танки – это отвратительная, крайняя мера, нелепо ее поддерживать, танки не нуждаются в солидарности и поддержке… Но признайте честно: эти танки защищали нас всех – вас, меня… И мы, пресса ельцинских времен, многое сделали для того, чтобы они пошли. Признайте эту ответственность и не делайте власть единственной виновницей происходящего! Андрей Синявский, который из рук этой власти не ел, имеет полное моральное право ее осудить. Он – но не мы, чью свободу она гарантировала. Тогда эту позицию одобряли, прямо скажем, немногие. Потом некоторые одумались. Но Щекочихин и поныне не считает себя ответственным ни за одну национальную трагедию – пафос праведного обвинения, пафос белых одежд звучит в каждой его строке. А ведь дух “Новой газеты” определяет именно он. Да еще Станислав Рассадин, которому давно уже решительно нечего продемонстрировать, кроме зубовного скрежета – бессмысленного, бессвязного и беспощадного. Но пожалеем его прошлые заслуги в деле популяризации драматургии Пушкина…