Владимир Познер - Противостояние

М. КАНТОР:Спасибо.

Вне всякого сомнения один из самых умных и образованных моих собеседников. Разговаривать с ним — этоудовольствие, которое можно сравнить с необыкновенно вкусным ужином, идущим по нарастающей и завершающийся вызывающим наслаждение десертом. Все было бы так, если бы не оставалось неприятное послевкусие: почти все посылы и утверждения господина Кантора вызывали во мне неприятие и протест. Причем начало посыла или утверждения не вызывает сомнений, но самый вывод ставит все с ног на голову. Не буду голословным:

То, что в Западной Европе был Ренессанс, а в России его не было, это трагическая правда. Да, это так. Но: трагедия не есть зло, это лишь развитие сюжета, которое доходит до катарсиса, российская история трагична, но это не значит, что она дурна. А разве кто-нибудь утверждал, что она дурна? Нет. Впрочем, разве трагедия может быть чем-то позитивным? Если утверждается, что с человеком или со страной произошла трагедия, разве это можно толковать как нечто позитивное? По Кантору получается, что можно: не было Возрождения в России, это трагедия, но это не дурно.

Россия лежит большей частью в Азии, меньшей в Европе. Конечно. А вывод какой? А вот какой: может ли огромная страна (Россия — В. П .) быть частью маленькой вещи (Европа — В. П .)? Следовательно, Россия — не Европа. При этом Кантор-писатель, Кантор-художник совершенно не обращает внимания на русскую литературу, живопись и музыку, шире говоря, на русское искусство, которое по существу является абсолютно европейским. И Кантор, говорящий, что главное в нем — это то, что он религиозный человек, опускает тот факт, что Россия — страна христианского исхода, а христианство есть религия европейская.

Многие моменты этой беседы запомнились так, как запоминается поразившая тебя фотография, например, то выражение шока и презрение, которые появились на лице Кантора, когда я сказал ему, что не верю в существование бога.

Но самым интересным и содержательным, по крайней мере для меня, был разговор о демократии, в особенности о возможности демократии в России.

Я знаю целый ряд людей, которые эту возможность отрицают, исходя из «русской ментальности», — к ним относится, например, Андрон Кончаловский. Когда они обосновывают свой взгляд «ментальностью русского человека», у меня сразу возникает острое желание спросить: ну, а ты, Андрон, вполне прекрасно живешь и жил в демократических обществах (США, Франция, Италия), детей своих ты учишь во французской (демократической) школе, значит ты, отдельно взятый русский, вполне хорошо чувствуешь себя в демократической среде, так почему ты отказываешь другим русским в принципиальной возможности жить точно так же? И, задавая этот вопрос, я мысленно ссылаюсь на милллионы русских, которые эмигрировали и вполне успешно живут в странах, которые мы называем демократическими.

Есть, правда, и те, которые отвергают демократию как таковую, это так называемые монархисты-государственники-патриоты имперского толка; к ним относятся, как мне представляется, Никита Михалков, Александр Проханов и прочее и прочее и прочее. Они не говорят, что демократия невозможна в России, они утверждают, что она для России пагубна.

Кантор, однако, куда как умнее, образованнее и глубже этих господ (за исключением, возможно, Кончаловского), он не отрицает демократию как таковую, хотя утверждает, что мы живем в мире, в которомпроисходит девальвация демократии, что демократия, как и христианство, была внедрена сверху, и это привело к проблемам. И он прав. Но как только возникает вопрос о возможности демократии в России, он находит изящный ответ, который, не являясь отрицанием, на первый взгляд на самом деле таковым является: «Когда внедрят образование и просвещение в народ, тогда поговорим о демократии в России… В тот момент, когда я увижу, что миллионы направлены на образование народа, тогда вернемся к вопросу о возможности демократии в России… У необразованного населения, у населения, у которого образование ликвидировано, демократии по определению быть не может».

Уловили? Он прямо не отрицает возможности демократии в России, но по существу утверждает, что она невозможна. И когда я ставлю вопрос ребром: «Вы не отказываете России в возможности стать демократической страной?» — он отвечает: «Я точно так же не отказываю России в возможности поменять климат».