Во-первых, мутации неслучайны вот в каком отношении. Они не происходят сами по себе, а возникают в результате определенных физических событий. Их производят так называемые мутагены (опасные, поскольку нередко являются причиной рака): рентгеновские лучи, космическое излучение, радиоактивные вещества, различные химические препараты и даже другие гены — “гены-мутаторы”. Во-вторых, у любого биологического вида разные гены мутируют с различной вероятностью. Для каждого хромосомного локуса характерна своя особая частота мутаций . Так, например, частота мутации, в результате которой возникает ген хореи Гентингтона — болезни, похожей симптомами на пляску святого Витта и убивающей людей, когда они достигают среднего возраста, — равняется примерно 1 на 200 тыс. У ахондроплазии (хорошо всем знакомого типа карликовости, свойственного бассет-хаундам и таксам и характеризующегося непропорционально укороченными конечностями) аналогичный параметр приблизительно в десять раз выше. Это цифры, полученные при нормальных условиях. В присутствии мутагенов, скажем рентгеновских лучей, частота всех мутаций возрастает. Некоторые участки хромосом называют “горячими точками” — там обновление генов идет особенно интенсивно в связи с необычайно высокой локальной частотой мутаций.
В-третьих, в любом хромосомном локусе независимо от того, является он горячей точкой или нет, мутации в одном направлении могут происходить с большей вероятностью, чем мутации в другом, противоположном направлении. Это приводит к возникновению феномена, называемого “мутационным давлением”, который может иметь эволюционные последствия. Например, даже если две формы молекулы гемоглобина, форма 1 и форма 2, неразличимы с точки зрения отбора, то есть переносят кислород одинаково эффективно, все равно мутации, превращающие форму 1 в форму 2, могут происходить чаще обратных мутаций из формы 2 в форму 1. В данном случае мутационное давление приведет к тому, что форма 2 будет встречаться чаще, чем форма 1. Мутационное давление в некотором локусе считается равным нулю, если количество мутаций в одном направлении в точности компенсируется обратными мутациями.
Итак, мы можем видеть, что вопрос, случайны мутации на самом деле или нет, не так уж банален. Ответ зависит от того, что именно мы подразумеваем под случайностью. Если вы называете мутации случайными, имея в виду, что на них не влияют внешние факторы, тогда ваша точка зрения опровергается рентгеновскими лучами. Если вы считаете, что “случайность мутаций” предполагает, будто все гены мутируют с равной вероятностью, то в этом случае доказательством вашей неправоты служат “горячие точки”. Если же под случайностью мутаций вы подразумеваете, что мутационное давление во всех локусах равняется нулю, то вы опять-таки неправы. Только если вы определите случайность как “отсутствие общей склонности к усовершенствованию организма”, мутации будут поистине случайными. Все три рассмотренные нами разновидности неслучайности бессильны сделать так, чтобы эволюция двигалась непременно в сторону развития адаптаций, а не в каком-то ином, “случайном” (с точки зрения функций) направлении. Существует и четвертая разновидность неслучайности, для которой это тоже справедливо, хотя и чуть-чуть менее очевидно. Стоит потратить на нее немного времени, поскольку она приводит в замешательство даже некоторых современных биологов.
Есть люди, для которых слово “случайный” несет своеобразный — и, на мой взгляд, довольно странный — смысл. Приведу высказывания двух противников дарвинизма (П. Сондерса и М.-У. Хо), отражающие их представления о том, как дарвинисты трактуют понятие “случайная мутация”. “Неодарвинистская концепция случайной изменчивости несет в себе колоссальное заблуждение, будто возможно все, что мы только можем себе представить”. “ Все изменения считаются возможными и равновероятными (курсив мой. — Р. Д. )”. Отнюдь не придерживаясь таких взглядов, я затрудняюсь даже уяснить себе, какой смысл мог бы под ними скрываться. Что могла бы означать убежденность в том, будто “все” изменения происходят с равной вероятностью? Все изменения? Для того чтобы два или несколько событий можно было назвать “равновероятными”, они должны поддаваться четкому определению. Например, мы можем сказать, что головы и хвосты встречаются с одинаковой вероятностью, потому что головы и хвосты — это четко различающиеся явления. Но не “все возможные” происходящие с животными изменения относятся к дискретным явлениям такого типа. Рассмотрим два возможных события: удлинение коровьего хвоста на один дюйм и удлинение коровьего хвоста на два дюйма. Как нам быть — считать их различными и, соответственно, “равновероятными”? Или же это просто количественные вариации одного и того же явления?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу