Владимир Фридкин - Фиалки из Ниццы

— Давай потанцуем. Мы не танцевали с тобой целую вечность.

Катя кружилась в вальсе легко, бестелесно, словно летала. Сергей едва успевал за ней. Вокруг мелькали лица, яркие веселые глаза молодых итальянок, и Сергей подумал, что Катя — самая красивая среди них. Потом они сели за стол, чокнулись стаканами и он, переводя дыхание, сказал:

— За то, чтобы нам танцевать еще много, много раз.

И выпил стакан залпом. Катя пригубила вино, посмотрела наверх, туда, где на вершине скалы, в ротонде, зажглись огоньки, и вздохнула:

— А ты так и не научился танцевать. Боюсь, что уже не научишься…

И опять пожалела, что сказала лишнее. Сергей это понял по ее потемневшим глазам. Потом они долго молчали, смотрели на танцующих, и Сергей один допил графин вина.

— У Пастернака есть сборник стихов. Называется: Сестра моя жизнь. Разве жизнь — это сестра?

Но Катя ничего не ответила.

В конце сентября Паоло сказал Сергею, что оставаться опасно («Ты ее не вывезешь»), и они прилетели в Москву, уже затянутую сеткой дождя. Была осень девяносто шестого.

Она тихо умерла в середине ноября. Сергей помнил, как в дверь вошли два санитара и на простыне вынесли Катю из дома. В надвратную церковь на Софийской набережной, где ее отпевали, пришло много актеров и друзей Сергея. День выдался ветреный и холодный, но с чистым голубым небом, солнцем, и за рекой, в Кремле, купола церквей горели как поминальные свечи.

Наутро после похорон Сергей плохо себя почувствовал. Встал. Но идти не мог. Болела левая рука, кружилась голова. Накануне Паша хотел с ним остаться, но он его уговорил уехать. Он позвонил Паше на работу, но не застал его. Позвонил сыну. Сын через пару часов приехал и отвез его в поликлинику. Там сделали ЭКГ. Пришла врач, посмотрела кардиограмму и сделала круглые глаза. Через час Сергей был уже в реанимации академической больницы. В комнате оказался еще один пациент, лежавший у стены напротив.

— Давайте знакомиться, — сказал пациент.

— Давайте. Сергей Каплан.

— Арман Хаммер, — представился пациент.

— Значит, я уже на том свете, — сказал Сергей.

Новый знакомый засмеялся.

— Не волнуйтесь, я — племянник.

Все три дня, что Сергей пролежал в реанимации, он слушал увлекательную историю о том, как родной брат миллионера, лучшего друга Ленина, женился в Москве в двадцатые годы на эстрадной певице и родил сына, названного в честь дяди. Позже, когда картины из Эрмитажа Хаммеру и другим продавать перестали и наступили сталинские времена, племяннику пришлось худо. Но все изменилось в хрущевскую пору. Когда Эйзенхауэр устроил прием в честь приехавшего Хрущева, к нему подошел Арман Хаммер-старший и попросил за племянника. С тех пор племянник объездил весь свет, сменил много иномарок, много жен и каждой оставил по квартире в Москве.

— И почему вы не уезжаете? — спросил Сергей.

— А зачем? Мне и здесь хорошо. Вот только инфаркт лучше перенести где-нибудь в Пенсильванском госпитале.

У Сергея инфаркта не было. Его выписали через три недели.

Через месяц Сергей уехал в Милан. Там Паоло рассказал ему, что у Кати сильные боли начались еще летом, в Веле, и что он давал ей лекарства. Но она просила ему, Сергею, об этом не говорить…

Он посмотрел в окно. Над холмом Мордехая в темнеющем небе узким серпом повис мусульманский месяц. А сам холм горел огнями как новогодняя елка. Он взял таблетки Паоло и высыпал их в стакан. За ними — все остальные. Таблетки не таяли. Он подумал, что их надо растереть ложкой.

Лена, сотрудница университета, переселившаяся в Израиль из Москвы лет восемь назад, показывала ему на днях Сионскую гору в старом городе. На клочке земли застыла в камне история всех трех религий. Рядом с гробом царя Давида и синагогой — комната Тайной вечери, где Христос и апостолы в последний раз вместе встретили Пасху. В южную стену комнаты, обращенную к Мекке, встроен мусульманский алтарь — мехраб. Рядом — цитаты из Корана, выбитые в каменной стене. А у восточной стены комнаты на капителях колонн — пеликаны. А это уже христианская символика. Пеликан отрывает куски своего тела и кормит ими птенцов. Это как бы сама суть христианства. У северной стены — золотое оливковое дерево, один из символов Ветхого завета. Три религии теснились на пятачке. Ведь после Христа здесь были римляне, потом турки, потом крестоносцы, потом опять турки. Вот там Сергей и вспомнил спекулянта из Ла Скала, татарина еврейского происхождения. Он долго простоял в этой комнате, потом сказал Лене: