Бруно Обри - Миллиардеры Ривьеры. Жизнь и нравы самых богатых и знаменитых на курортах Лазурного Берега Франции

«Я хотел употребить мою жизнь и мои деньги на что-нибудь хорошее, но легкомыслие оказалось сильнее», – признался незадолго до смерти растерянный и несчастный мальчик с миллионами на банковском счете, измученный отчаянием и отсутствием нежности. Однако известность опьяняла Давида, и ему нравилось рассказывать о своей жизни «прожить которую не захотел бы ни один человек, даже в обмен на миллиарды». Он позировал для фотографов и телеоператоров в своей гостиной, среди позолоты, на фоне обюссонского ковра. И надеялся, что общественное мнение поймет смятение и растерянность юноши, воспитанного на шелке, но израненного жизнью. Перед ним на столе стояли серебряные подсвечники, хрустальный набор для икры и брошюра из Национальной школы магистратуры, куда Давид мечтал поступить. Чтобы «разоблачить тех, кто разворовывал мое имущество, пока я был несовершеннолетним», – объяснял он. А потом он начинал свой рассказ – с самого начала. Большой дом в Лионе, когда-то принадлежавший братьям Люмьер, деревянные панели, которым и были обшиты стены дома, его карнизы, его фрески. «Я научился читать по любовным письмам моей матери, а считать по выпискам из ее банковских счетов», – вспоминал он. Он говорил о своих нянях, о своей матери, которая коллекционировала салфетки от Hermes, и о своем отце Марселе, богатом враче, эмигранте, польском еврее. «Он говорил мне, что мне никогда не нужно будет работать. Что деньги – это дар неба. Что они – удача моей жизни, – рассказывал Давид. – Мой отец работал главным образом для того, чтобы не сидеть без дела. Как он добывал свое богатство, я не знаю. Думаю, он спекулировал золотом. Я мало видел его. Когда я сталкивался с ним, он давал мне банкнот в 500 франков». Давид не знал – или не хотел сказать больше – о происхождении этого огромного состояния. Он как будто хотел оставить происхождение этих денег тайной, чтобы подчеркнуть, что в них есть что-то извращенное и порочное. Ведь именно они, как ни странно, мешали балованному ребенку быть счастливым.

«Мое детство – это тепло роскошных деревянных панелей на стенах и блеск очень красивого паркета в стиле „Версаль“ в редких промежутках между коврами», – подробно вспоминал Давид начало своей жизни в тайном дневнике, который начал вести незадолго до смерти, надеясь превратить его в набросок сценария для фильма о себе. «Мой отец говорил мне, что деньги – необходимое условие для власти и что мне не придется тратить время на выполнение этого условия… Я ничего не понимал в его философии, а поскольку я не боялся остаться без денег, я чувствовал необходимость их расточать».

Позже, в номере Libération от 9 января 1990 года, Мирей Дебар возвращается к проклятому дню 22 декабря 1978 года.

«Его отец был в агонии. Нотариус, которого срочно вызвала мать, пришел слишком поздно – уже после последнего вздоха. Давиду было семь лет. Больше ничто не разлучило его с Жанеттой: так он называл свою мать. Она была очень красива, часто смеялась, была немного непоследовательна в поступках».

Давид продолжает свой рассказ: «Она приказала похоронить моего отца на кладбище Ла-Муш, в общей могиле, и как можно ниже, чтобы его не смогли вынуть оттуда. Я думаю, она так сделала назло моим дядям, которые не признавали ее членом семьи – потому что она не была еврейкой, а отец был евреем».

Похоронив мужа, веселая вдова сразу же стала, вместе с помогавшим ей сыном, искать заначку, которую, как она считала, муж спрятал где-то в доме. «Мы обшарили подвал. Через четыре дня мы обнаружили возле котельной установки два металлических ящика. В них лежали двадцать пять слитков и пять тысяч золотых монет. Она продолжала искать и велела переложить на другое место все дрова. Это значит, что отец боялся ее как чумы».

Драгоценный клад был спрятан снова в загородном доме в Сент-Этьен-сюр-Шалароне, в департаменте Эн. Четыре года Давид счастливо жил рядом с матерью, которая меняла любовников и дорогие отели. Он пропускал уроки в школе и был осыпан роскошными подарками. Мать продала особняк, где прошли первые годы его детства. «От моей жизни оторвался кусок, а потом моя мать вместе со мной тратила незадекларированные деньги из выручки от продажи», – написал он. Жанетта умерла 5 сентября 1982 года в клинике, в Бург-ан-Брессе. Давид в одиннадцать лет оказался единственным главой семейной империи. До совершеннолетия мальчик был отдан под опеку своих дядей, и тогда именно они стали заниматься бумагами и швейцарскими счетами. «Я начал считать дни до своего совершеннолетия. Их оставалось 2474. Я чувствовал невыносимую тоску при встрече с людьми, от слабоумия которых страдал больше, чем от их резких замечаний», – написал Давид в своих воспоминаниях. «После смерти родителей Давиду пришлось учиться бороться, привыкать справляться с трудностями самому. Ему меняют опекунов, меняются интересы и влияния в семейном совете. Все это тяжело для него, он чувствует себя ставкой в чужой игре», – написал судье по делам опеки чиновник из международного центра в Вальбонне. Этот центр – лицей для особо одаренных детей и находится в горах над Антибом. Именно в нем оказался Давид после учебы в Нормандии, в школе, которая «записана в Книге рекордов как самая дорогая во Франции». И там же, в Вальбонне, он встретил Доминику – свою учительницу английского языка, синеглазую красавицу, богатую и умную. «Я ее очень любил. Но я был слишком молод для этого. Она говорила, что это потрясающе. Для меня это было гораздо менее потрясающим», – написал Давид.