Джордж ван Фрекем - Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

Военные были не единственными поджигателями войны. Их поддерживали, если не сказать, подталкивали, крупные промышленники и пангерманцы – в действительности, все националистически настроенные реакционеры. Военных также поддерживала протестантская церковь, которая со времен Лютера была церковью националистической. Эта церковь, каждое воскресенье обращаясь к народу с проповедью, добавляла свой веский голос в общий хор. Впрочем, общее мнение всегда было по сути националистическим и враждебным по отношению к другим народам – низшим, но все же опасным.

«В те дни публиковались сотни военных проповедей, свидетельствующих о силе германского духа и веры, – пишет Фишер. – В них вновь и вновь встречается мысль о том, что продержаться до конца можно лишь “духом 1914 года”… В бесчисленных проповедях немцев представляли избранным народом, на которого Бог возложил задачу посредством войны поднять мир на более высокий уровень культуры. Затем следовало рассуждение о том, что раз Бог предложил немцам победу и власть также и на материальном уровне, им надлежит принять это предложение, ведь Бог намерен обеспечить благосостояние немецкого народа» 57. Далее Фишер цитирует слова, произнесенные на торжественной церемонии в честь Вильгельма II: «В истории нашего народа, как нигде в мировой истории, ясно различимо вмешательство божественного провидения. Бог вышел нам навстречу, в этом мире действует божественная воля. Единство с германской историей означает единство с Богом». Откуда видно, что к началу войны гегельянское мировоззрение было еще очень сильно. «Германский народ, – пишет Фишер, – часто упоминается в качестве божественного инструмента. Нередко попадается следующая сентенция: мы верим в задачу, которую наш народ должен выполнить для блага всего мира» 58.

Выше показано, что взлет немецкого эго в августе 1914 года был подготовлен всей историей предшествующего столетия. Это было не смутное чувство, но комплекс достаточно четких идей. В молодой амбициозной германской нации отсчитывала секунды бомба с часовым механизмом. Несколько раз в начале двадцатого века казалось, что она вот-вот взорвется – во время кризиса в Марокко, во время Балканских войн. Когда же, наконец, горстка людей из немецкой военной и правительственной верхушки, отчасти к собственному недоумению, вдруг пошла на решительные действия, нация возликовала.

На Одеонсплац в Мюнхене общее ликование разделял двадцатипятилетний художник-акварелист. Австрийская армия признала его негодным к службе, но он выразил готовность пожертвовать жизнью за Германию и вступил в баварский пехотный полк добровольцем. В позднейших речах и сочинениях Адольфа Гитлера можно встретить все темы, которые мы здесь рассматривали. Они просто по-особому встроены в его индивидуальную структуру ума. Чем больше изучаешь Первую и Вторую мировые войны, тем больше поражаешься их параллелям: стремлению Германии к мировому господству, намерению завоевать Бельгию и Францию, неоправдавшимся надеждам на взаимопонимание с Великобританией, планам по колонизации России, войне на два фронта, которой боялись, но в которую, в конце концов, ввязывались, претензиям на то, что немцы являются высшим народом, народом-вождем… Эти мировые войны, Первая и Вторая, были в действительности двумя эпизодами одной и той же войны.

С благородным арийцем – «Прометеем человечества», «знаменосцем человеческого прогресса» и «совершеннейшим образом Господа» мы уже встречались, листая страницы гитлеровской «Майн Кампф». Вспомним также, что гипотеза о существовании изначального арийского языка была выдвинута в начале XIX века, в период романтизма в литературе и идеализма в философии. Это открытие шло рука об руку с горячим интересом к индийской культуре и религии. Исходя из гипотезы о существовании языка, общего для большей части Европы и Азии, было сделано безосновательное заключение, что в древности существовал народ ариев, говоривший на этом языке и ставший родоначальником всех лучших человеческих племен, дошедших до нас.

Ученые занимались этими хитроумными интеллектуальными упражнениями в эпоху расцвета европейского колониализма. Белые люди проникали во все части света, встречая незначительное сопротивление со стороны других народов, которые, казалось, так не походили на них самих. Они чувствовали себя завоевателями по праву, с чистой совестью присваивая их собственность. Все делалось во имя превосходства их расы, их культуры и их истинного Бога. То, что сегодня называется расизмом, для западноевропейца того времени было обычной составляющей мировоззрения, основанной на якобы очевидном факте, что некоторые люди (с белой кожей) сильнее, умнее, изобретательнее и религиознее, чем другие люди (главным образом «цветные»). «То, что в работах Гобино, Дарвина, Геккеля, Бухнера, Вогта, Гумпловича… и других кажется нам сегодня чудовищно расистским, в то время было точкой зрения большинства, такой распространенной, что ни правым, ни левым не приходило в голову критиковать ее», – пишет Андре Пишо 59. И поэтому Дитрих Брондер прав, напоминая нам, что расизм как таковой «ведет свое происхождение вовсе не из Германии, его истоки – во Франции и в Англии». Лишь масштабы, которые он приобрел в Германии, привели в итоге «к таким чудовищным политическим последствиям» 60.