Джордж ван Фрекем - Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

Лютер со всеми своими достоинствами и не менее заметными недостатками кажется воплощением немецкого характера. Себастьян Хаффнер находит, что он «практически персонифицирует немецкий характер», а Томас Манн считает его «гигантской инкарнацией немецкой сущности». В нем были и утонченность, и широта интересов, и глубокая образованность Возрождения; его вдохновенное использование немецкого слова практически заново создало немецкий язык; у него было влечение к музыке, он любил играть в кругу семьи. Здесь было и его признание за человеком права использовать свой разум, и отказ принимать то, что кажется ошибочным, и готовность биться за автономию разума в жизни индивида. Был также и духовный импульс, исходящий из самой души и требовавший свободы индивидуального развития. Однако в том же самом человеке была и грубость, без сомнения, соответствовавшая общему состоянию умов того времени, зачастую опускавшаяся до хамства и непристойности. В мире, созданном «этим немецким пророком нордической религии» (Моссе), было больше докучного дьявольского присутствия, чем утешительной милости божьей. И несколько Лютеровских лилий чистой духовности выросли на куче компоста из психологических конфликтов и отчаяния. Германия, откликнувшаяся на призыв Адольфа Гитлера, страдала от тех же противоречий, разрывавших ее на части.

Какое же отношение к евреям преобладало на следующей стадии европейской истории, во времена Просвещения? Принципом Просвещения было радикальное сомнение во всех истинах и догмах, которые раньше считались непререкаемыми – их вновь ставили под вопрос. Из-за открытия новых земель и новых народов вопросов становилось все больше. Уверенность в безусловной справедливости религиозных и политических догм уже сильно пошатнулась из-за жестоких религиозных войн, которые вели между собой государства, казавшиеся цивилизованными. Более того, наука изменила взгляд человека на космос и, следовательно, на создателя этого космоса. Галилей открыл новые небесные тела, система Коперника давно стала общепризнанной, а из законов Ньютона следовала структура Вселенной, едва ли согласующаяся с библейской историей творения. При этом ученые, подобные Ричарду Саймону, показали, что Библия, если ее анализировать филологическими методами как любой другой документ, оказывается гораздо менее связным творением, чем можно было бы ожидать от слова Божьего.

Англия, родина Просвещения, была образцом терпимости. Такие мыслители, как Джон Толанд, Джон Локк и Дэвид Юм стали гордостью ее культуры. Они пытались дойти до окончательных выводов, к которым может привести этот просвещающий, но так часто заблуждающийся человеческий разум. Во Франции мы встречаем Пьера Бейля (1647—1706), «великого апостола терпимости», который в эти не слишком терпимые времена бежал в Голландию, которая тогда была приютом всех свободных умов. Его «Исторический и критический словарь», составленный в Роттердаме, «до сих пор остается одним из самых впечатляющих документов, обличающих бесстыдные поступки человека и путаницу в его уме». Его «Рассуждение о терпимости», с другой стороны, задавало тон беспристрастному подходу к вещам и людям.

Здесь нам предоставляется случай поговорить об одном философе-просветителе, о Мари-Франсуа Аруэ, то есть о Вольтере. Странно, что этот человек, один из самых заметных борцов за свободу, равенство и братство, был также «злобным антисемитом» (Вайсс). В его «Философском словаре» легко можно встретить множество колкостей, направленных против евреев. Например: «Евреи, наши учителя и враги, которым мы верим и которых ненавидим», или: «Евреи обращаются с историей и старыми преданиями так же, как их старьевщики со старой одеждой: они выворачивают их наизнанку и потом продают по самой высокой цене» 208. Английский редактор и издатель «Словаря» пытается защитить своего автора: «Такие обороты обычны у Вольтера и питают легенду о его антисемитизме… Не то чтобы он не любил евреев по “расовым причинам”, он не любил их просто потому, что это народ Ветхого Завета и предтеча христианства». Довольно странный повод не любить кого-либо 209.

«И поэтому я спрашиваю, господа, чего требуют для себя французские протестанты и другие люди, не являющиеся католиками? – Свободы и равенства прав. Теперь я прошу за изгнанный из Азии народ, который постоянно в дороге, постоянно вне закона, который постоянно преследуют вот уже более восемнадцати столетий, за народ, который принял бы наши обычаи и манеры, если бы мы включили его в тело государства теми же, общими для всех, законами, и который мы не можем попрекать его моралью, так как она является результатом нашего собственного варварства и тех унижений, которым мы его незаслуженно подвергли!» 210Вот как во времена Революции во Французской Национальной Ассамблее говорил один из депутатов. Евреи, не без некоторого противодействия, были уравнены в правах 27 сентября 1791 года. Наполеон построил свой «Наполеоновский кодекс» (1804 год) на идее, что все граждане равны перед законом. Он вводил его в употребление на всех завоеванных им землях, разрушая вековые традиции и давая народам возможность впервые вкусить свободы и равенства. Как и у всякого нового напитка, у равенства был странный вкус, и некоторые его отвергли. Лишь постепенно, по мере того как накатывались и откатывались волны революций XIX века, оставившие свой след во всех европейских странах, идеалы Французской революции утверждались в умах и на политической практике. Гитлер и нацизм, вышедшие из среды, которая так и осталась противником этих идей, предприняли последнюю решающую попытку отвергнуть и уничтожить их.