Нурали Латыпов - Заговор Англии против России. От Маркса до Обамы

Неудачи Наполеона посреди наших владений будут сигналом к всеобщему возмущению народов в Германии и ожидающих с нетерпением сей минуты к избавлению своему от рабства, которое им несносно.

Из всего вышесказаннаго выводятся следующия правила:

1-е. Уклоняться до удобнаго случая с главною силою от Генеральнаго сражения.

2-е. Не упускать случая, коль скоро Наполеон отделит где-либо часть своих войск, сосредоточить против них превосходнейшее число своих и истребить сию часть прежде, нежели он подаст ей помощь.

3-е. Безпрестанно развлекать внимание неприятеля, посылая сильныя партии иррегулярных [21] Имеются в виду казачьи войска и национальные формирования – например калмыки, башкиры, крымские татары. войск безпокоить его денно и нощно, в чём мы имеем неоспоримое и важное преимущество.

4-е. Иметь несколько отделённых летучих отрядов из лёгких войск по одной или по две тысячи человек, которые должны поручены быть в команду отважнейшим офицерам из регулярных войск. [22] Таких отрядов действительно создали немало. Известнейший из них – под командованием подполковника Ахтырского гусарского полка (в дальнейшем – генерал-лейтенанта) поэта Дениса Васильевича Давыдова – далеко не крупнейший. Дело их есть прорывать безпрестанно неприятельскую операционную линию и действовать на флангах и в тылу неприятеля истреблением того, что будет им по силе и возможности».

Основной заслугой Барклая де Толли в начале войны стало именно то, что он сумел объединить и сберечь армию для последующего генерального сражения, не дать французам разбить русских с ходу и по частям. Однако далеко не все понимали его стратегический план. У Барклая возникла масса недругов, на него сильно давили. Имя Барклая в это время стало крайне непопулярным в русской армии. Более того, отношения Барклая и Багратиона после отступления из-под Смоленска оказались испорчены. В письмах к императору Багратион настаивал на смене командующего, о том же говорили Александру I и многие другие высокопоставленные сановники.

Мельгунов об этом пишет так: «…против Барклая в полном смысле слова составился какой-то «заговор», и заговор очень внушительный по именам, в нем участвующим. Не говоря уже о таких природных интриганах, как Армфельт, свитских флигель-адъютантах и т. п., все боевые генералы громко осуждали Барклая – и во главе их Беннигсен, Багратион, Ермолов и многие другие. Такие авторитетные лица, как принц Ольденбургский, герцог Вюртембергский, великий князь Константин Павлович, командовавший гвардией, открыто враждовали с Барклаем. Было бы хорошо, если бы дело ограничивалось тайными письмами, в которых не щадили «ни нравственный его (Барклая) характер, ни военные действия его и соображения». Нет, порицали открыто, не стесняясь в выражениях, лицемерно чуть ли не обвиняя его в измене. В гвардии и в отряде Беннигсена сочинялись и распространялись насмешливые песни про Барклая. Могла ли при таких условиях армия, не понимавшая действия главнокомандующего, верить в его авторитет, сохранять к нему уважение и любовь? Игру вели на фамилии, на «естественном предубеждении» к иностранцу во время войны с Наполеоном. Любопытную и характерную подробность сообщает в своих воспоминаниях Жиркевич: он лично слышал, как великий князь Константин Павлович, подъехав к его бригаде, в присутствии многих смолян утешал и поднимал дух войска такими словами: «Что делать, друзья! Мы не виноваты… Не русская кровь течёт в том, кто нами командует… А мы и болеем, но должны слушать его. У меня не менее вашего сердце надрывается…»

Какой действительно трагизм! Полководец «с самым благородным, независимым характером, геройски храбрый, благодушный и в высшей степени честный и бескорыстный» (так характеризует Барклая декабрист Фонвизин), человек, беззаветно служивший родине и, быть может, спасший её «искусным отступлением, в котором сберёг армию», вождь, как никто заботившийся о нуждах солдат, не только не был любим армией, но постоянно заподозревался в самых низких действиях. И кто же виноват в этой вопиющей неблагодарности? Дикость черни, на которых указывает Пушкин, или те, кто сознательно или бессознательно внушал ей нелюбовь к спасавшему народ вождю?»

Чем ближе русские войска подходили к Москве, тем громче общество и армия требовали сменить командующего. Стратегию Барклая называли изменой. Великий князь и великий интриган Константин Павлович уже в кругу царской семьи объяснил: «Что возьмёшь, немец он и есть немец», хотя на самом деле Барклай был шотландцем. [23] Отец: Вейнгольд Готтард Барклай де Толли, 1734–1781. Офицер русской армии. Происходил из бюргерской ганзейской семьи, являвшейся ответвлением старинного дворянского шотландского рода Барклаев. Приобрёл дворянское достоинство чином офицерским и вышел в отставку поручиком. Мать: Маргарета Элизабет фон Смиттен, 1733–1771. Происходила из семьи шведских дворян, традиционно служивших в шведской армии и имевших родовое имение Бекгоф неподалеку от города Валга – в настоящее время это местечко Йыгевесте в Эстонии.