Алексей Самойлов - Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками

Я: «Игорь, здорово! Привет!» Он: «Ну что, раздвинулись границы, пустились сюда на пылесосы?» Типа устанавливать здесь свои советские порядки. Зло так сказал.

Понимаешь, какая здесь загадка? Я потом сообразил. Я приоткрыл их тайну. Была легенда об их эмиграции, об их зажиточной хорошей жизни, что они схватили бога за пейсы. И вдруг приезжает из Союза человек и видит, что хозяин издательства толкает перед собой тележку с книгами, которые никто не покупает…

– Илья, в Нобелевской, по-моему, лекции Бродский сказал, что он принадлежит к последнему поколению читателей. Как ты думаешь, век литературы действительно кончился и мы так и будем уплывать за горизонт одинокими островами?

– Нет, я уверен, что литература будет вечно и книги будут всегда. Никакой интернет их не заменит. Печально другое: порвалась связь времен. У меня был дом, в котором всегда кучковался литературный народ. У меня часто бывали Конецкий, Жванецкий, Гордин и многие-многие. Сейчас из того времени продолжается дружба, пожалуй, только с Яшей Длуголенским. А так квартира все чаще пуста.

Понимаешь, по своему складу я человек южный, и дружба у нас была другая. У бакинских ребят совсем иная плотность дружбы. Здесь не та атмосфера. Может быть, дело еще в том, что я приезжий и ни с кем из питерцев у меня не было общего детства. Здесь люди холоднее и с годами все больше и больше отдаляются друг от друга. Так легла карта.

– Получается, что не только порвалась связь времен, что несомненно, но порвались связи между людьми, принадлежащими одному времени.

– Да. Постарели, наверное. У каждого своя правда, своя обида. Объективно я понимаю, что так, наверное, и должно быть. Но с ребятами, которых объединяет бакинское детство, хотя мы видимся редко, все же сохраняются отношения, и они не изменятся, наверное, до самой смерти.

Гипнотически, как удав на кролика, воздействовал он блоком на чужих – нападающих противника. Да и свои, бражничавшие, проматывавшие дар игроки-партнеры побаивались едкого, занозистого ума этого аристократа, внука барона, русского генерала с немецкой фамилией, правнука английского адмирала.

Перед ним, выдающимся игроком и великим тренером, работавшим и с мужской, и с женской сборными страны, прошедшим всю войну, в послевоенную пору видным хирургом, продолжающим работать за письменным столом и на девятом десятке, преклонялся до последних своих дней легендарный Константин Рева. Своего сэнсея (учителя) сорок лет почитает японец Ясутака Мацудайра, проходивший стажировку в Ленинграде в 1961‑м и признанный недавно лучшим тренером XX века.

– Прошу прощения, Анатолий Николаевич, но вынужден задать Вам вопрос деликатного свойства. Почему Вы не выходите из дома? Кстати, сколько лет длится Ваше заточение?

– Лида, жена, умерла в девяносто третьем, пятого января. А я не выхожу из дома с девяносто второго. Почему? Потому что у меня остеохондроз позвоночный, потому что болят ноги: наверное, у меня облитерирующий.

– Облитерирующий эндаартериит – хроническое заболевание сосудов с преимущественным поражением артерий ног? Из-за этого «облитерирующего» пришлось произвести ампутацию ног замечательному артисту Павлу Луспекаеву и вратарю номер один всех времен и народов Льву Яшину…

– Ты, чувствуется, основательно подготовился… Вернемся, однако, к моему случаю. Хожу я с большим трудом. По комнате могу передвигаться, могу пойти на шатающихся ногах, когда позвонят, чтобы открыть дверь… Понимаешь?..

– Понимать-то понимаю, но, знаете, что говорят относительно Вашего «заточения» волейбольные ветераны, болельщики со стажем, имевшие удовольствие видеть Вас до и после войны и в клубных командах, и в сборной СССР, выигравшей в сорок девятом впервые в истории, в Праге, звание чемпионов мира?..

– И что они говорят?..

– Одни говорят, что Эйнгорн не появляется на играх современных команд, потому что не принимает современную сверхатлетичную игру гулливеров, где в последние три года радикально поменяли правила и сделали ее простой, даже примитивной в тактическом плане. Другие связывают отсутствие Эйнгрона с тем, что он не хочет чтобы его видели на людях немощным, беспомощным…