Алексей Самойлов - Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками

Собчак был моим читателем. Он даже дал мне редактировать свою книгу «Жила-была Коммунистическая партия» и в предисловии выражал благодарность Гранину, мне и еще нескольким писателям. А так наши судьбы – уходящая панорама. В последнее время даже об Искандере ничего не слышно.

– Да, это очень печально. В культурном отношении мы пережили революционное время. Так всегда бывает. Но неужели, думаю я, не найдется человека, который бы вложился в издательство, издающее этих, уходящих, писателей? А то ведь ни Геннадия Гора нет, ни Пановой, ни Л. Пантелеева, ни Радия Погодина. Я слышал, что газета «Дело» собирается завести рубрику «Забытые имена». Идея принадлежит Даниилу Гранину.

– Вот это было бы очень благородное дело.

– В 2007 году ты получил Царскосельскую премию. Формулировка была такая: «За яркую индивидуальность в произведениях ранних лет». Что случилось? То ли ты потерял по дороге свою индивидуальность, то ли она тогда их так ослепила, что они лишь спустя пятьдесят лет ее разглядели?

– Я даже не обратил на это внимания. Мне понравилась статуэтка Екатерины и пятнадцать тысяч рублей. Я еще награжден премией Володина. Правда, при этом мне вручили почему-то статуэтку Пастернака, на которой написано: «Премия Александра Володина».

– Может быть, потому, что Пастернак был любимым поэтом Александра Моисеевича?

– С Александром Моисеевичем мы дружили. Собственно, я был последним, кто видел его живым. Он был очень несчастным. Несмотря на всю славу и почести, это был человек потерянный. До этого я вывозил его из разных больниц – из госпиталя для ветеранов войны на Народной улице, из «Бехтеревки». В его последнюю больницу я приехал в воскресенье. Мне позвонила его экономка Марьям, и я поехал. Пустая больница, холодно, ищу Сашу. Захожу в палату и вижу: лежит под суконным одеялом такой комочек и спит. Сначала хотел его разбудить, но потом подумал – пусть спит. Такая скудная палата была. На второй кровати – свернутый матрац. Рядом с ним пустая банка, сухой батон. Посидел, посидел, услышал за стенкой голоса. Это была женская палата. Зашел к ним: «Вы знаете, кто рядом с вами лежит?» – «Да нет, привезли ночью какого-то старикашку».

Я рассказал им о Володине – кино у нас смотрят все. Они заохали: «Мы думали это просто старикашка, а это такой великий старикашка!» Я попросил их присмотреть за Александром Моисеевичем, чтобы утром, когда придет начальство, забрать его домой. Утром мне позвонила та же Марьям и сказала, что он умер…

– Я не читал твою книгу «Breakfast зимой в пять утра» (отличное, кстати, название), но видел в интернете два отзыва на нее. Отзыв первый: «Долго. Нудно. Много слов. Никакого действия. Но при этом интересно». Второй: «Народ! Может, кто-то может мне продать (подарить) эту книгу?» Что у тебя там за фокус получился?

– Дочь подарила мне поездку к нашим родственникам в Лос-Анджелес. На чем только ни ездили по Америке – на волах, на ослах, на лошадях, на машинах… Я же поехал на поезде. Проехал несколько штатов, и в каждом из них наворачивалась какая-то история, связанная с попутчиками, воспоминаниями, сюжетами, связанными с эмиграцией или историей этого штата.

– В общем, ты спел эту книгу, как акын. Скажи, а можно вывести какую-нибудь формулу эмиграции?

– Все устроилось по-разному. Есть миллиардеры, есть нищие, все – от нобелевского лауреата до посудомойки. Общее, может быть, только одиночество. Недавно из Штатов мне позвонил школьный товарищ, красавец-парень. «Илья, я хочу с тобой попрощаться». – «В чем дело?» – «Я через пять дней умру. Хочу с тобой поговорить». Мы с ним долго разговаривали, вспоминали, смеялись. Ну что делать, пять дней осталось. У него был запущенный рак, и врачи определили такой срок…

Вообще эмиграция, как и все в жизни, сильно мифологизирована. Вот история с нашим общим знакомым Игорем Ефимовым. У нас время от времени печатаются его книги, он создал издательство «Эрмитаж». Процветает парень.

Я приехал в Штаты одним из первых, в середине восьмидесятых, как только подняли шлагбаум. С подачи Сережи Довлатова выступал на «Свободе» (сам он в это время был на них обижен, потому что его не взяли в штат). Все на меня набросились: «Как там у нас? Что?»

Потом меня пригласили выступить на кафедре славистики в Колумбийском университете. Народу довольно много. И вдруг открывается дверь, вкатывается коляска, заполненная книгами, а коляску толкает Ефимов. Он пришел экспромтом, не знал, что я там буду выступать. Когда Игорь меня увидел, он обалдел.