Алексей Самойлов - Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками

– Да, она не покидала нас. В России, судя по газетам, постоянно вспыхивало сопротивление большевикам; борьба еще продолжалась в Сибири, на Дальнем Востоке. Сердца моряков прислушивались к этим сообщениям. В них таился жизненный стимул. Но радужные надежды сменялись самым глубоким отчаяньем. Особенно часто это случалось у молодых, одиноких офицеров. В 21‑м на эскадре было несколько самоубийств…

И все-таки больше помнится не это, а те редкие праздники, которые отмечались на кораблях. Прежде всего – 6 ноября, день основания Петербургского Морского корпуса, выпускниками которого были большинство офицеров эскадры. Его отмечали по традиции гусем с яблоками. А в день Успенья, 15 августа, всегда выступал корабельный хор. Стоило зазвучать «Коль славен», и дивная красота русского православного пения зачаровывала всех.

– Анастасия Александровна, когда именно эскадра прекратила свое существование?

– Такой даты не существует. Видимо, этим днем можно считать 28 октября 1924 года, когда Франция официально признала Советский Союз. О возможной передаче Советам кораблей эскадры сообщил адмиралу Михаилу Беренсу, командующему эскадрой, морской префект в Бизерте вице-адмирал Эксельманс. Флот, покровителем которого в свое время объявила себя Франция, становился в одночасье для нее и реальным российским залогом, при возвращении которого можно устроить выгодный для себя торг.

Но еще до того как этот торг начался, по требованию французского правительства 29 октября в 17 часов 45 минут на «Георгии Победоносце» прошла церемония последнего подъема и спуска Андреевского флага. Собрались все, кто еще оставался на кораблях эскадры, – офицеры, гардемарины, кадеты; были участники Первой мировой, были и моряки, пережившие Цусиму. Прозвучала команда: «На флаг и гюйс!» и спустя минуту: «Флаг и гюйс спустить!» У многих на глазах были слезы…

Мы еще продолжали жить на «Георгии», когда в Бизерту прибыла советская комиссия по приемке кораблей Русской эскадры. Возглавлял комиссию известный флотский ученый академик Крылов. Был среди ее членов и бывший главнокомандующий Красным Флотом адмирал Евгений Беренс, старший брат адмирала Михаила Беренса, последнего командующего Белой Врангелевской эскадры.

Этот договор послужил драмой для Беренсов. Не видевшись и не переписываясь многие годы, они так и не встретились. В день осмотра кораблей советскими экспертами Михаил Андреевич внезапно уехал в город Тунис. Может быть, просто пощадил брата, избавив от встречи, о которой потом наверняка бы допытывались большевики…

Комиссия так ни до чего и не договорилась с французами. После ее отъезда переговоры продолжались между двумя правительствами. Франция соглашалась передать военные корабли только в том случае, если Советский Союз признает дореволюционные долги России. Советы долги не признавали; переговоры длились годами, и призрачные силуэты русских кораблей еще в начале 30‑х можно было наблюдать с пустынной набережной Сиди-Абдаля.

Поскольку советское правительство отказалось платить за содержание и охрану кораблей, Франция в счет погашения нового долга продавала их один за другим на металлолом…

– А какова судьба тех, кто служил на этих кораблях?

– Все матросы и офицеры вынуждены были покинуть корабли. После спуска Андреевского флага это уже не была территория бывшей России. Бывшей России больше не существовало. Мы становились просто беженцами, людьми, лишенными Родины (с паспортом беженца, так и не сменив российского гражданства, я прожила десятки лет).

За прошедшие в изгнании первые четыре года число русских в Тунисе сильно сократилось. Уехали в Европу, Америку, Австралию многие из тех, кто непосредственно не был связан с эскадрой и Морским корпусом. А когда вскоре после спуска Андреевского флага «морякам эскадры Врангеля, которые желали бы ехать во Францию», поступило из Парижа обещание обеспечить туда бесплатный проезд, – сильно поредели и ряды тех, кто еще недавно нес службу на кораблях. В 1925 году в Тунисе оставалось только 700 русских, из которых 149 жили в Бизерте.

В середине 30‑х зародилась мысль построить храм в память о Русской эскадре. Был создан комитет под председательством контрадмирала Ворожейкина, и комитет обратился ко всем русским в изгнании, призывая помочь поставить храм – памятник «последним кораблям Российского Императорского флота».