Алексей Самойлов - Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками

Смотрит в камеру, говорит: «Подойдите сюда, теперь отойдите, скажите какую-нибудь длинную фразу, как у Фолкнера». Я Фолкнера не помню, но у меня в голове на 26 часов моих моноспектаклей. Все думают: «Что это Ленин в финале сказал?» А я не думал о Ленине, думал о своем. Монолог был, кажется, о любви. Какой-то критик подсчитал, что там было 37 смен состояний. Я этого не играл, я играл одним куском.

– Леня, об этом, конечно, много сказано и написано, но я все равно не понимаю: что за сверхзадача в этих фильмах про двух тиранов? Ну, ушли от стереотипа, показали их в быту, в распаде личности. А зачем?

– У Сокурова есть замысел сделать четыре фильма на эту тему. Уже есть сценарий о Хирохито, японском императоре, который подписывал капитуляцию Японии. Тоже, видимо, один день, тоже сценарий Арабова. Сокуров ведь историк по образованию. Может быть, он нам показывает: смотрите, кого выбираете? Гитлер-то был избран легитимно, всем народом.

– То есть он хотел сказать: смотрите, какую серую личность вы выбираете?

– Ну, в общем, да, конечно. И Ленин ведь был не подарок. Все кричат: «Гений, гений!» А в чем гений? Как адвокат он ни одного процесса не выиграл. Как философ – спроси любого философа, он объяснит, какой Ленин был философ. Он был политик, был хорош в споре, был обаятельной личностью в убеждении. Но и Троцкий не хуже был, и Плеханов.

Я искал его подлинного в воспоминаниях, еще не заретушированных 37‑м годом. Крупская вспоминает, как в Париже на улице Ленин спорил с каким-то меньшевиком, держал его за пуговицу и не отпускал, пока не высказал все, что хотел. Мне увиделось в этом его кромешное одиночество. Так он у меня держит за пуговицу Сталина. Ленин был огненно рыжий, весь в веснушках. Я боролся за каждую веснушку.

– В общем, речь идет не о проблеме гения и злодейства?

– Нет, для меня этого не было. Потом, понимаешь, задачи режиссера и актера совершенно разные. Мое дело было понять на птичьем языке, чего он хочет. Он не всегда мог это четко объяснить. Это счастье для актера, когда он может распахнуться и полностью довериться режиссеру. Я дважды в фильмах появляюсь обнаженным, и пошел на это с легкостью, потому что понимал, что просто так Сокуров ничего не делает. Вот это почти детское тельце парализованного человека, которого вынимают из ванной… Причем это был первый день съемок, все в шубах, в куртках, а я голый. Через неделю я потерял голос. Слава Богу, озвучивать надо было только через полгода.

Зон говорил нам: «Чем неудобнее актеру, тем лучше зрителю». Живые реакции, а не просто застывшая форма. У нас сейчас все больше застывшую форму играют.

– Профессия профессией, но художник еще и человек. Сальвадор Дали рассказывал, что, когда писал одну из первых своих картин, то заглянул в такую бездну, что чуть не сошел с ума. С тех пор он больше не рисковал. А вот ты, играя распад личности, безумие, не ощущал такой опасности?

– Слава Богу, нет. Вот в этом гениальность Станиславского. Одно слово у него есть, магическое «если бы». Это не я – Гитлер, а если бы я, Мозговой, был в этом возрасте, в этой стране, в этих условиях… Я должен ответить на тысячу «почему». Я все знаю про него изнутри, но это не я.

У людей, переживших инсульт, бывает так, что видит половина одного глаза и половина другого. Человек должен все время поворачивать голову, потому что иначе картина не составляется. К этому состоянию трудно привыкнуть, поэтому среди таких бедолаг так много суицидов. Ленин был именно в таком состоянии, и много чего в нем натворил.

– Значит, ты считаешь, что для актера, играющего безумие, не существует опасности самому впасть в безумие?

– Если режиссер додавит, загонит тебя в это состояние, то можно не выдержать. Но, вообще говоря, режиссер должен сделать фарватер: вот сюда нельзя и сюда нельзя – мель. Но дальше по фарватеру он отпускает актера в свободное плавание. Когда я все знаю, я раскрепощаюсь, и начинает работать подсознание.

– Трудно актеру переходить от одного такого характера к другому, но ведь роли к тому же и пластически совершенно разные. Не в одном ведь только гриме дело. Об этом в одном из интервью сказал Сергей Юрский: «То, что уничтожено в последние годы в искусстве, для меня осталось высшим достижением: перевоплощение. Я был восхищен, горд за профессию, когда смотрел фильм «Молох». Я разглядывал Мозгового, потому что он мой герой. Разглядывал почти с ужасом. Я искал черты Леонида Мозгового, который учился вместе с моей женой на курсе. И когда находил их, безумно радовался. Фильм «Молох», по-моему, одно из лучших явлений многих лет, а за последнее время самое лучшее. И актер Мозговой в нем невероятен».