Юрий Черниченко - Хлеб

Но секретарю парткома Александру Афанасьевичу Пахомову было предложено добавить к обязательству еще два миллиона. Он согласился. Важно было скорее отрапортовать, чтоб на рапорте и ответном поздравлении поставить точку заготовкам и хотя б кукурузу оставить на фураж.

В колхоз имени Крупской прислали колонну грузовиков, и Неудачному было предложено наладить поточный метод уборки, яснее говоря, — возить зерно из-под комбайна прямо на элеватор, минуя ток. Шоферы работали лихо; кроме семян, в колхозе не оставалось ни бубочки, и Неудачный был мрачнее тучи.

— Смотри, какой хороший пылесос! Куда мне после него с фермами деваться? На токах хоть отходы были б… Ведь тысячи свиней, а супоросных еще сколько!

Усть-Лаба сдала и пятнадцать с половиной миллионов. Из крайкома позвонили: продолжать.

Семнадцать миллионов. «Продолжать».

В это время уже стало ясно, что Казахстан и Сибирь хлеба не дадут. Перед страной необычайно остро встала проблема зерна.

Девятнадцать. Фуража оставалось столько, что надо было сбрасывать поголовье. «Продолжать».

Двадцать. На элеваторы уходила кукуруза. Много свиней, поросят, птицы отправили на мясокомбинаты…

Наконец рапорт о победе: Кубань сдала в 1963 году 202 миллиона пудов зерна. Десятую часть этого продала Усть-Лаба.

Это не было победой. Это было бедой края, ибо он сдал вместе с товарным зерном и тот хлеб, который должен был преобразоваться на фермах в молоко, мясо, яйца. Животноводству Кубани был нанесен серьезный урон.

Стараясь закрыть брешь в кормовой базе, Неудачный оставил в хозяйстве три тысячи тонн свеклы и тем сохранил свиноводство. Прорабатывали его за это своеволие и самоуправство нещадно, он был «именинником» на множестве совещаний. Какой уж там передовик!

Вскоре, той же оснью, было объявлено о новом, вовсе уж не реальном обязательстве на 1964 год — сдать 230–250 миллионов пудов зерна. Такая заявка сама по себе уже предполагала в фураже источник, откуда можно качать в любой год в нужных количествах.

Неудачный добился в 1964 году высшего урожая по Кубани, на 12 центнеров намолот в колхозе имени Крупской превысил среднюю урожайность Усть-Лабы. План поставок был перевыполнен, наконец-то свободнее стало и с концентратами: в амбарах лежала кукуруза. Впереди был год спокойной, разумной работы.

Николаю Афанасьевичу Неудачному предложили съездить в Соединенные Штаты Америки. Он согласился. Хутор Железный тревожился: как-никак два перелета через океан.

У Неудачного-то все обошлось хорошо.

А вот на хуторе Железном произошла беда. Вернувшись, председатель нашел пустые амбары: без него пришла команда сдать фураж. Боясь падежа от бескормицы, правление ликвидировало три тысячи подсвинков и поросят.

Сверх всякого плана колхоз вывез четырнадцать тысяч центнеров зерна. Если бы и продали колхозу столько же комбикормов, все равно потери на разнице в ценах достигли 6 десятков тысяч рублей. Но потери от перебоев в кормлении, от «борьбы за существование» коров и свиней будут гораздо большими.

Александр Афанасьевич Пахомов выслушал упреки председателя. Это был уже второй выговор. Первый Пахомов получил на бюро крайкома, когда отстаивал год спокойной работы. В протокол потом наказание не внесли, но это не так уж и важно.

Николай Афанасьевич переехал в новый дом, и мы с Пахомовым были на скромной его свадьбе. Нас привечала Мария, смущенная и счастливая. Гордевнушка почтительно оглядывала полированную мебель, телевизор, холодильник, ванну с колонкой и хвалила, хвалила без устали.

Но пожить в том дому не пришлось. Продразверстка обошлась Неудачному дорого: инфаркт — и смерть в 37 лет.

В последние годы Кубань была, как говорилось, «всероссийским запевалой»: здесь рождались инициатива за инициативой. Лозунг «Превратим Кубань в Шампань!» (имелось в виду развитие виноградарства) уступил место призыву «Перегоним Айову!». Вслед за обязательством произвести уже в 1963 году по 75 центнеров мяса на сто гектаров пашни краевые органы сообщили: Кубань борется за 40 центнеров пшеницы, за 50 центнеров кукурузы с каждого гектара посева и уже в 1964 году заготовит 200–250 миллионов пудов зерна.

Как ни противоречивы эти программы (Шампань никак не Айова, а высокий темп развития животноводства исключает рост товарности зернового хозяйства), они по отдельности воспринимались за пределами края как реальные, вполне посильные. Потому что хорошо известна исключительность природно-экономических условий Кубани. Потому что Кубани не с кем равняться.