Илья Эренбург - Лик войны

— Сколько автомобилей здесь!

— У нас в Царицыне купец-любитель верблюдов завел и бега верблюжьи устраивает.

На верблюжьи бега француз ничем ответить не может. Он спрашивает:

— Почему они решились на такой отважный поступок?

Здесь Хоботов, все время молчавший, говорит:

— Да как это — «почему»? Домой захотелось…

Марсель встретил русские бригады с музыкой и цветами. Солдаты молодцевато шагали и пели. Они не могли никому рассказать о своем страшном пути…

Говорили речи, подносили букеты. А через несколько дней разразился первый бунт. Ожесточенные солдаты убили ненавистного им офицера. Девять расстреляли, многих посадили в тюрьму…

Боясь «растлевающего» духа, русское начальство всячески пыталось изолировать своих солдат от французов.

Русским было запрещено продавать вино. Конечно, все напитки они втридорога доставали через французов. Но когда русские солдаты приходили на отдых в деревню, будь то даже ночью, начальство барабанным боем собирало жителей и предупреждало: пришли русские, им нельзя продавать вина. Непонимающие высокой политики, французские крестьяне решили, что так могут предупреждать лишь о приходе разбойников. А потом, какие же эти люди, которым страшно дать стакан вина? Запирали покрепче ворота и с опаской посматривали на русских дикарей.

Плохую роль сыграли и переводчики — французы, знающие русский язык. С солдатами они обращались возмутительно. Один раз при мне переводчик начал ни с того, ни с сего ругать площадной бранью степенного солдата, застывшего в страхе. Отвратительные и без того слова звучали особенно гнусно в устах иностранца. Я не выдержал и спросил, почему он позволял себе так говорить с русскими? Француз пожал плечами:

— Но с ними иначе нельзя. Спросите об этом ваших же офицеров…

Эти переводчики своей грубостью возмущали солдат против французов и они же рассказами о дикости и зверстве русских восстанавливали против них жителей.

Вначале русские с благожелательным любопытством подходили к французам, потом отношения испортились. Русские почувствовали презрение и оскорбились. К тому же многое в французском характере не понравилось нашим. Жаловались:

— Есть у нас деньги — они с нами, нет — до свиданья…

— Поставлю я бутылку — сидит, как увидит донышко — слова не скажет, простыл след. Разве мне вина жалко? Обидно мне, будто я не человек…

— Он говорит: «товарищ». А какой он товарищ? Нет у них этого. Каждый сам по себе…

— Больно заносчивые. Увидал кашу — это, говорит, только свиньи едят. Я вот тоже видел, как они улиток жрут, а такого слова не скажу.

— Нас ругают: «грязные! свиньи!» А вы поглядите: сам напомажен, а целый год в бане не был. Только видимость одна. Они грязь не смывают, а внутрь загоняют…

Французы, в свою очередь, естественным, разумеется, непониманием русских нравов еще более обостряли рознь.

Наши солдаты на одном передовом посту завели обычай каждый день ругаться с немцами. После обеда это происходило. Покажется немец утром или вечером — сейчас же убьют. А в полдень ничего, и сами вылезают. Начинают ругаться: кто — по-русски, с толком, а кто — «швейн». Поляки среди немцев были, тоже по-русски здорово ругались. Так целый час забавляются. Раз увидал это француз-адъютант.

— Что ж вы не стреляете?

— Нельзя, потому мы ругаемся.

Француз сам выругался, схватил винтовку и ранил одного немца. Русские возмутились:

— Не дело это. Теперь они на нас подумают…

Много недоразумений было из-за пленных. Русские к ним относились ласково, давали суп, табаку. Французы толковали это как симпатию к «бошам». Вот одна из происходившие часто сцен:

Русские ведут в штаб пленного немца. По дороге — француз. Он начинает ножом отрезать пуговицы с шинели немца.

— Ты это, собственно, зачем?

— Сувенир.

— Вот что выдумал! Это ты оставь. Не лето теперь. Без пуговиц ветер гуляет. Слышь? Оставь его!

Через минуту — драка. Французы негодуют: «русские дружат с бошами». Русские неохотно сдавали пленных французам. Это — наши. Мы взяли. А они, небось, где сидят, да еще над ними куражатся. Пустой народ!

Несмотря на недружелюбные чувства, русские многому научились во Франции.

— Это у нас все норовят драться. А у них скажет «мон женерал» и все выложит, как следует. Так прямо стоит — и никаких. В кафе еще придет, а там хоть полковник, хоть генерал сам — все равно сидит, кофе пьет.

Умиляла французская вежливость: