Игорь Бэлза - Чудный гений

Восходящие к великим мастерам Возрождения мысли Гофмана о сочетании творческого гения с интеллектом не потеряли значения вплоть до нашего времени. Совсем недавно приходилось ведь читать странные (осторожно выражаясь) рассуждения одного парижского "литератора модного" о придуманном им "антиинтеллектуализме" Моцарта и появившиеся вслед за этим (в Польше!) не менее странные умозаключения об "антиинтеллектуализме" Шопена. Таким высказываниям поныне противостоят мудрые и проникновенные взгляды Гофмана.

Он не ограничивался, однако, изложением своих взглядов на "искусство дивное", но и мужественно защищал их, не останавливаясь перед едкой сатирой, известнейшим примером которой осталось то место в "Сведениях об одном образованном молодом человеке", где содержится "Письмо Мило, образованной обезьяны, к подруге Пипи в Северную Америку". Приведем это место: "За короткий срок я достиг того, что без запинки играю обеими руками пассажи тридцатьвторыми, шестьдесятчетвертыми, стодвадцатьвосьмыми, одинаково хорошо делаю трели всеми пальцами, перескакиваю вверх и вниз через три, четыре октавы так же ловко, как прежде с дерева на дерево, и поэтому считаюсь величайшим в мире виртуозом".

Вспомним, что то было время знаменитых виртуозов, которые поражали слушателей феноменальной техникой, прикрывая ею зачастую бедность или полное отсутствие эмоционального содержания. Виртуозным блеском щеголяли и многие модные певцы, также высмеянные в этой статье. Нельзя забывать, что впервые она была напечатана во "Всеобщей музыкальной газете" в марте 1814 года и что, следовательно, Гофман оказался союзником Рохлица и его друзей, боровшихся с модой на виртуозов, с которой, как известно, столкнулся гораздо позже и Шопен по приезде в Париж. Но "польский Моцарт" смело и уверенно противопоставил этой моде поэтичность своего творчества и исполнительского искусства.

Итак, "Крейслериану" мы вправе считать как бы программным циклом фрагментов, объединенных образом капельмейстера Крейслера, образом, вне всякого сомнения, автобиографическим, ставшим "вторым я" писателя. Выход в свет двух первых томов "Фантазий в манере Калло" был сильным и благодетельным импульсом для литературного творчества Гофмана. Он не переставал, однако, быть музыкантом и в этой области. Он постоянно вводил в свои романы, сказки и новеллы образы музыки и музыкантов, обращаясь к проблемам эстетическим и рассматривая их в этическом аспекте, видимо, глубоко его волновавшем.

В Бамберге была написана и поставлена опера ("индийская мелодрама") "Дирна" Гофмана и задумана опера "Ундина", работу над которой он начал незадолго до отъезда из города, годы жизни в котором ознаменовались для него творческими свершениями, но и переживаниями - радостными и тяжелыми. Он влюбился в девушку-подростка Юлию (Юлиану) Марк, которой давал уроки пения. То была поистине романтическая страсть. Гофман продолжал любить жену, дорожить ее чувством, преданностью и заботами, но все это сочеталось с влюбленностью в Юлию, с которой он встречался чрезвычайно часто - и в качестве учителя пения, и в качестве гостя ее матери. Видимо, девушка относилась к его чувству не совсем безответно - мы вправе сделать такой вывод, читая некоторые страницы "Кота Мурра", где в уста Юлии (героини романа) вложены слова, обращенные к принцессе Гедвиге, ее подруге: "Чисто и безгрешно чувство, которое я питаю к этому дорогому человеку..."

Но в романе, а затем и в новелле "Известия о последних судьбах собаки Берганца", вошедшей в "Фантазии", нашли отклик гнев и возмущение Гофмана позорной сделкой консульши Марк, выдавшей свою дочь замуж за "проклятого торгаша". В этой новелле дано саркастически-убийственное описание брачной ночи Юлии, вышедшей по приказанию матери замуж за гамбургского купца, поведение которого в ту ночь довело благородного пса до того, что он вцепился в ногу новобрачного. Гофман предполагал развить тему столкновения идеально-прекрасного образа с отталкивающей действительностью, и в третьем томе этого незавершенного романа Юлия должна была стать женой титулованного выродка, принца Игнатия, слабоумие которого писатель продемонстрировал уже во втором томе. Добавим, что принцессе Гедвиге предназначался в мужья преступный принц Гектор, истинный облик которого был разоблачен тоже во втором томе романа.

Итак, подобно образу Иоганнеса Крейслера, образ его возлюбленной Юлии также остался незавершенным. Но трагедийность надругательства над романтическими идеалами была в замысле Гофмана достаточно отчетливой. Только решение консульши Марк поправить свои материальные дела ценою брака дочери с банкирским сынком предполагалось превратить на страницах последнего тома романа в честолюбивый план советницы Бенцон, жаждавшей породниться с княжеским домом ценою счастья Юлии, обреченной стать женою принца-кретина.