Внутренний СССР - Размышления при прочтении «Сцен из Фауста» А.С.Пушкина

Жир должников сосал сей злой старик

И их безжалостно крутил на нашем свете.

Согласитесь, что такие оценки Марксу не под силу.

Обращая внимание на роль денег в человеческом общении, мы это делаем не случайно, поскольку сегодня явно просматривается политика на усиление роли этой «отчуждённой сущности бытия» в качестве приоритетной общественной ценности и потому хотелось бы, чтобы руководство страны предвидело возможные последствия такого понимания нравственности.

«Воззрение на природу, складывающееся при господстве частной собственности и денег, есть действительное презрение к природе, практическое применение её; природа хотя и существует в еврейской религии, но лишь в воображении».

И всё-таки Марксу в статье «К еврейскому вопросу» не удалось совсем обойти вниманием еврейскую религию:

«То, что в еврейской религии содержится в абстрактном виде — презрение к теории, искусству, истории, презрение к человеку, как самоцели, — это является действительной, сознательной точкой зрения денежного человека, его добродетелью». [32]

Из той же работы Маркса можно понять, почему евреи, как правило, являются всего лишь интерпретаторами чужого и редко способны создавать своё в силу религиозных воззрений, свойственных их атеизму, из которого и следует «презрение к теории, искусству, истории». И Маркс (был моложе Пушкина на 19 лет), словно следуя за великим русским поэтом, пытается объяснить, почему «корабль Гнедича» может перевозить лишь «чужие сокровища».

Чтобы «возпеть тень Святослава, Владимира или Мстислава», мало питаться «мозгами медведей», надо быть ещё и в душе русским.

«Химерическая национальность еврея есть национальность купца, вообще денежного человека», — заключает Маркс.

Понятно, напиши что-либо подобное русский иди представитель любой другой нации в наше время, а не 150 лет назад, ярлык националиста, шовиниста и антисемита ему был бы обезпечен. Но главное другое — это никогда не только не могло бы быть напечатано многомиллионными тиражами, но и никогда не увидело бы света, как и многое из того, что написано Пушкиным, окажись он нашим современником. Но еврей Маркс, который как никто знал еврейство, имел право даже на такую характеристику:

«Еврейство не могло создать никакого нового, мира; оно могло лишь вовлекать в круг своей деятельности новые, образующиеся миры и мировые отношения, потому, что практическая потребность, рассудком которой является своекорыстие, ведёт себя пассивно и не может произвольно расширяться; она (практическая потребность) расширяется лишь в результате дальнейшего развития общественных отношений» (К.Маркс, Ф.Энгельс, Соч., т. 1, стр. 411).

Это высказывание Маркса следует понимать как своеобразное пояснение Пушкину тщетности того, чего ожидал он услышать от Гнедича. Разумеется, что Пушкин, как и Маркс, отрицая еврея не по национальному признаку, а по тому духу практической потребности, эгоизму, который всегда сопутствует торгашеству, сумел почувствовать этот дух торгашества сквозь красивую масонскую упаковку, на которой в виде рекламы привлекательно смотрелись лозунги свободы, равенства и братства .

Ещё в начале XIX века он понял, что «груз богатый шоколата» — не для русского народа. Ну, а болезнь, даже «модная», если она к тому же ещё и «подарена» — так, что с того; кто ею заболел — переболеет да и поправится (если не помрёт). Поэт понимал, что России нужно лекарство от своих собственных болезней, а чужие, да ещё «модные»?

«Всё утопить», — решает пушкинский Фауст.

Исторические пути движения в Россию носителей «модной болезни» были хорошо известны Пушкину. Реальные же, то есть экономические причины их миграции из Испании столетие спустя в художественной форме последовательно изложит большой популяризатор космополитизма в «Испанской балладе» [33]— Лион Фейхтвангер.

«Корабль испанский трехмачтовый» — это галион, единственный из всех кораблей того времени, силуэт которого при взгляде со стороны борта ассоциируется с семисвечником — символом масонства.

Все знают, что Пушкин в процессе работы над своими произведениями, часто набрасывал пером довольно тонкие по содержанию рисунки. Мог рисовать и испанский галион, а поскольку, в период работы над Фаустом, изучая по Библии масонские легенды и будучи превосходным мастером сравнений, он мог обратить внимание и на некоторое сходство масонского символа с силуэтом корабля. Отсюда — «корабль испанский трехмачтовый» — галион, а не каравелла (на каравелле 300 человек никак не разместить). Но даже если Пушкин и не рисовал кораблики, и не делал осознанно такого намёка, то приведённая ассоциация — «галион — семисвечник» — объективная данность по количеству наличествующих в силуэте галиона выступающих частей: от кормы к носу — 1) вершина кормового флагштока, 2) вершина бизань-рея, 3) вершина бизань мачты, 4) вершина грот-мачты, 5) вершина фок-мачты, 6) вершина мачты на бушприте (бонавентур-мачта — вышла из употребления в XVII веке), 7) княвдигед (называвшийся в Испании «галионом», что и дало название классу судов), — наделка на корпусе приблизительно на уровне верхней палубы в форме площадки, выдающейся по направлению в нос под бушпритом, которая была на галионах очень длинной (вышла из употребления во второй половине XIX века, успев дать название «гальюн» корабельному отхожему месту, поскольку изпользовалась не только для работ с парусами на бушприте, но и для отправления физиологических надобностей).