Иван Уханов: Оренбургский пуховый платок

В. И. Ленин и Коммунистическая партия с первых дней Советской власти встали на его защиту. Один за другим возрождались и крепли промыслы по всех уголках России.

В феврале 1926 года на заседании президиума Оренбургского губисполкома слушали доклад «О мероприятиях по содействию пуховязальному производству и решение губплана по данному вопросу». На местах создавались хозяйственные кооперативы, через которые пуховязальщицы снабжались пухом и реализовывали платки. Имелся на это и соответствующий финансовый план. Уже на первых порах через кооперативы удалось охватить полторы тысячи кустарей, заготовить для них двести пудов пуха и взамен получить для торговли более десяти тысяч платков.

Ныне комбинат объединяет двадцать пуховязальных производств, расположенных в двухстах деревнях и поселках области.

Саракташское пуховязальное производство…

— За вязаньем часы просиживаешь. Без песни или разговора соскучишься, пожалуй. Вот и поем… Только не всякие песни нам подходят, — рассказывает вязальщица Анастасия Павловна Копенкина.

— А какие ж?

— Добрые, сердечные, — отвечает за нее молодая ясноглазая вязальщица Людмила Чулкова.

— Не совсем так, Люда, — помолчав, говорит Анастасия Павловна. — Вот, скажем, «Катюша» — «Расцветали яблони и груши…» Куда как хороша песня-то. А нам она не к месту. Нам песня нужна тихая, протяжная…

Я сижу в небольшом вязальном цехе, похожем на просторную крестьянскую избу. Высокие окна, сухим теплом дышит голландка, посреди избы стоит длинный стол. Вокруг него сидят вязальщицы. Поблескивают в руках спицы, потрескивают в печи поленца, причудливые узоры на стеклах окон словно бы отражаются в ажурных платках мастериц.

Что ни платок, то свой орнамент, свой мотив…

Кроме благодарности и восхищения тысяч зрителей и покупателей платки Фагили Шагисалимовны Акбировой отмечены медалью ВДНХ. Труд Анастасии Павловны Копенкиной — орденом Трудового Красного Знамени, Екатерины Григорьевны Свинтицкой — орденом «Знак Почета»…

Слежу за руками и выражением доброго, с крупными чертами русского лица Анастасии Павловны и не замечаю в них скрупулезной сосредоточенности, какого-либо напряжения. Движения пальцев легки, взгляд спокоен.

— Двадцать лет платки вяжем, и песня всегда рядом. Хоть и голоса нет, душа поет. А уж коли поется, то и прядется, — с улыбкой продолжает Анастасия Павловна и ободряюще оглядывает своих старых подружек — Таисию Федоровну Ушакову, Анну Ивановну Ярыш, Галину Сибгатовну Фазлееву.

Вязальщицы умолкли, и я догадываюсь: прежде чем запеть, им нужно войти в определенный, объединяющий их ритм работы, который сам запросит нужную песню.

Песня начинается тихонько, в один голос. Она, как дыхание, глубокая и ровная. Сперва даже не узнать, кто запел:

Этот протяжный, одиноко замерший в тишине голос тотчас мягко и дружно подхватывают остальные:

Вязальщицы сидят и чуть-чуть покачиваются от песни, как от легкого ветра. На время забыты житейские заботы, мысли направлены на одно…

— Беседа дорогу коротает, а песня — работу, — говорит Анастасия Павловна. — Долги зимние вечера. Сойдемся так-то миром и давай песни петь да всякие сказки-присказки рассказывать, девичьи свои годочки вспоминать… Эх, ушли годы, и много народу ушло из тутошней жизни. Вспомнить, какие здесь мастерицы жили! А что такое — вспомнить рукоделье ихнее? Это заново как бы у них поучиться. И навык, и песни их снова вспомнить и ныне применить. Такое наше ремесло — новое из старого растет. От потомства к потомству все лучшее передается. От матери — дочери, от бабушки — внучке… Таков у нас живой обычай: умеешь сам — пособи подружке…

От вязальщиц я услышал предание об одной старой мастерице Богунчихе, равной которой во всей округе не было. Тоньше ее никто не спрядет, красивее никто не свяжет. Людям только бы радоваться ее искусству. Но была Богунчиха тщеславной и корыстной, скрывала от вязальщиц-подружек секреты своего мастерства. Никого не пускала в свой дом и сама редко хаживала в гости. Боялась старая, что кто-нибудь ненароком подглядит, как она вяжет. Так и жила гордой надеждой, что не только при жизни, но и после смерти останется непревзойденной мастерицей.

Но однажды она узнала, что в соседней деревне объявилась молодая вязальщица и что платки ее не хуже, а даже лучше, чем у нее. Ей бы, старой, порадоваться тому, что нашлась у нее достойная преемница. Ан нет! Помрачнела, закручинилась. Не поверив людям на слово, сама поехала поглядеть на рукоделье. А как поглядела — расхворалась от зависти. Вернулась домой, слегла да больше и не встала. А красивые платки ее, никому не завещанные, в сундуке мало-помалу моль извела. Пропали. Так ни от Богунчихи, ни от ее платков ничего доброго в людской памяти не осталось.