Софи ван дер Стап - Девушка с девятью париками

Сегодня у меня слишком фиговое настроение, чтобы болтаться по коридорам отделения. Через несколько часов химии медленно начинает расти тошнота. Этого мало, чтобы меня вырвало, но более чем достаточно, чтобы меня передергивало при мысли о еде. Поук уговаривает меня вылезти из постели, чтобы она могла хотя бы сменить простыни. Она делает это ежедневно, если я не сражаю ее наповал особо трагическим лицом. Мне удалось это лишь однажды: я так идеально рассчитала время, что меня вырвало именно тогда, когда Поук вошла в комнату.

Я спрашиваю ее, думает ли она обо мне, когда растворяется в собственном мире, уходя после смены из больницы.

“Да, – говорит она. – Но, когда я думаю о тебе, я думаю об инжире и финиках, а не о капельницах и стерильных иголках”. Она думает о вкусных сладких фигах и восхитительных сливочных финиках. И все потому, что однажды я довольно громко читала о полезных свойствах этих фруктов, пока она мерила мне давление. Поук всегда думает, что стакан полон, и мне начинает казаться, что это и есть путь к спасению.

Когда я думаю о Поук за пределами больницы, я думаю о трех ее детях-подростках, которые дома ждут, когда она вернется с работы, а еще о Кап-Ферра, потому что у нее есть столько чудесных историй об этом месте, и о мисс Клавель.

Утром меня разбудила мерзкая тетка с еще более мерзкой иголкой в руке. Она тащит за собой пластиковый контейнер со всем оборудованием. Еще даже нет восьми часов, мое лицо не отлипло от подушки, и я отказываюсь открывать глаза. Меня ужасно тошнит. Сопротивление бесполезно, поэтому я смиренно протягиваю руку. Один мой глаз открыт и злобно смотрит на иглу в надежде, что тетка справится с первого раза. Не тут-то было. Сволочь.

Она отодвигает занавеску, и я получаю свой завтрак.

“Доброе утро!” – кофейная дама кричит так, чтобы и тот, кто еще видит сны, наверняка проснулся. Как и в любое другое утро, она приносит мне термос с кипятком, чтобы я сама могла заваривать себе чай. Когда я вижу новый пакет с физраствором, подвешенный к стойке капельницы, я вспоминаю, что нужно пописать. Но это значит, что я запутаюсь в трубках. Хотела бы я просто вернуться в постель, но непрерывный поток буфетчиц, иголок, медсестер и докторов не дает даже просто закрыть глаза и притвориться, будто все это сон.

Я встаю и готовлюсь идти вниз, к гигиенисту. Я должна видеться с ним регулярно, чтобы мои зубы не выпали из-за лекарств, которые в меня вливают. Пока что они держатся вполне прилично. По словам врача, у меня крепкие зубы.

“Как и у вашей мамы”.

Да, как и у мамы. Ее он тоже помнит.

Чтобы добраться до его кабинета, я должна набраться духу и спуститься туда, где обитают нормальные люди. Нормальные люди, у которых могут быть легкие недомогания, но которые не гниют там, наверху. Нормальные люди, которые просто пришли на прием к врачу, а не затем, чтобы остаться. Внизу все такое доброкачественное.

Прикованная к стерегущей меня стойке капельницы, я еду в лифте на первый этаж. В попытке смешаться с остальными я надела свою обычную, повседневную одежду: джинсы и черную водолазку. Жаль, я не могу скрыть красные, опухшие щеки. Такое ощущение, что все на меня смотрят. Их взгляды говорят мне, что они знают: я явилась сюда не из какого-то другого отделения, а именно из онкологии, где заботятся о людях, болеющих раком. Такие встречи, возможно, худшее, что есть во всей болезни. То, что для этих людей нереально, для меня – моя жизнь. Когда прием у дантиста заканчивается, я возвращаюсь наверх так быстро, как только могу.

Моя капельница словно телохранитель – всегда рядом: когда гаснет свет, когда я умываюсь, чищу зубы, засыпаю и мечтаю о докторе К. А еще – когда свет зажигается, я просыпаюсь, умываюсь, чищу зубы и завтракаю. Мы соединены тонкой и гибкой пульсирующей трубкой, которая поддерживает течение потока жидкости между нами. Капельница не оставляет меня ни на время сна, ни на время еды, и ей не нужен отдых от лекарств. Большую часть времени мы не разговариваем, но в преддверии опасности она заставляет услышать себя, пища и призывая сестру к моей кровати.

Хотя по вечерам я не могу избавиться от ощущения одиночества, это самые драгоценные минуты за весь день. Наконец-то меня оставили в покое, разрешив обдумать собственные мысли, попялить-ся в окно или посмотреть “Отчаянных домохозяек”, ненароком привлекая внимание медсестры, остановившейся ради минуты легкого развлечения. Каждый вечер, прежде чем закрыть глаза, я смотрю на часовую башню напротив больницы. Эти часы я видела из кабинета доктора К. в отделении пульмонологии. Странный же путь я проделала из того отделения сюда. Сейчас я не знаю, что такое время, но часы тикают все так же.