Поль Крюи - Стоит ли им жить?

«Дорогой доктор», — так начиналось одно из тысяч писем, которые вместе с телеграммами, каблограммами и междугородними вызовами сыпались дождем на скромный маленький кирпичный домик Дэфо в Колландере. — «Дорогой доктор, посылаю Вам пять центов в фонд дионновской больницы.

Охотно послал бы больше, но папа работает только три дня в неделю, а детей у нас пять человек. Мне 9 лет, а самому маленькому 1 год 9 месяцев. Мы все желаем вам лучших успехов».

В течение всего этого тяжелого лета, которое, после мягкой зловещей осени, переходило теперь в лютую зиму, наряду с практикой, собственной болезнью и войной с коммерсантами, для которых деньги значат больше, чем жизнь каких бы то ни было детей на свете, — все это лето он строил планы, просил, спорил, умасливал, доказывал, агитировал…

И вот теперь, через дорогу от жалкой хижины Дионнов, стояла прекрасная бревенчатая больница!

Это был, несомненно, первый случай в истории, когда целая больница была выстроена для половины детей одной семьи.

Наконец-то впервые за всю свою жизнь маленькие сестрички узнают, что такое солнце, впервые почувствуют животворящее прикосновение старого доктора-солнца, горячим поклонником которого был Дэфо, как не может не быть каждый, заслуживающий звания врача. И они смогут теперь дышать свежим северным воздухом, который стоит миллиона переливаний крови — да при том еще без риска получить опасный укол хирургической иглы…

Больница почти готова, и, пожалуй, в о время, и не следует ли поторопиться, потому что после кратковременного прилива сил младенцы, один за другим, снова стали увядать, стали никнуть без солнца, несмотря на галлоны стерильного женского молока, помидорного сока и рыбьего жира, которые они поглощали.

Папаша и мамаша Дионн со всем своим франко-канадским упрямством возражали против перевода больных детей в новую больницу. Они знали, что больница не готова. Там всего-навсего несколько столов, — нет ни кухонной утвари, ни посуды, ни даже стульев. Сиделка де-Кирилин рассказывает, как однажды утром, когда холодный осенний дождь барабанил в окна избушки, Дэфо посмотрел на малюток…

— Вы сможете завтра перейти, если меня, чего доброго, куда-нибудь потащут? — спросил он у де-Кирилин.

— Отчего же, — ответила храбрая женщина. — А не рискованно их переносить?

И Луиза де-Кирилин ясно вспоминает ответ Дэфо;

— Дети при смерти. Если мы их не переведем, спасения нет…

И вот на другой день, под проливным осенним дождем, можно было видеть фантастическую процессию, выходившую из тесной, перенаселенной избушки. Пять человек в белых халатах несли каждый по белому узелку. Это были слабенькие, неподвижные узелки, видимо совершенно безучастные — не в пример сиделкам — к тому, что с ними делают, равнодушные к жизни и смерти. Маленький доктор возглавлял шествие, неся Марию, у которой опасная кровяная опухоль быстро таяла, но, увы, и жизнь таяла вместе с ней.

Де-Кирилин, видавшая много видов, пережившая годы гражданской войны и голода в России, — де-Кирилин говорит:

— Переносить этих младенцев так, как это затеял и выполнил доктор Дэфо, — это был самый смелый поступок, какой я когда-либо видела со стороны врача.

После месячного пребывания в больнице, которая была оборудована по последнему слову науки и техники, их уже нельзя было узнать! Сначала на десять, потом на пятнадцать минут, потом на полчаса их выставляли на солнце в корзинках, а позже в остроумно устроенных дорогих колясках; и, под конец, они уже по пять часов ежедневно копошились, ворковали и спали на залитой солнцем веранде.

28 октября они праздновали пятимесячный день своего рождения — в действительности же им было всего три месяца, если принять во внимание нормальный срок, когда они должны были родиться, — и они праздновали этот день, уютно устроившись в пуховых мешках, капюшонах и одеялах, не чувствуя снежной бури, завывавшей вокруг них.

28 ноября эти нереальные, невероятные, сверхъестественные пять близнецов уже упятерили десять фунтов, которые они весили в то отчаянное июньское утро, когда у них почти не было шансов на жизнь. Теперь они были «уличными девчонками». Они были маленькими лесными зверьками, достойными потомками своих прародителей — французских переселенцев. Великолепное наследие крепкой, чистокровной французской протоплазмы, полученное ими от отца и матери, начинало теперь пышно развиваться благодаря этим новым условиям, которые могут, должны быть и будут законным правом каждого ребенка в грядущих человеческих поколениях. Они положительно с ума сходили по солнцу. Они поднимали сердитый визг, когда Леру и де-Кирилин в дождливые дни не одевали их для обычного сна на солнце. Теперь их нельзя узнать; вы ни за что не поверили бы, что это те самые слабенькие, кривоногие, страшные, желтые, пузатенькие человеческие осколки, пищавшие в инкубаторах, слишком утомленные, чтобы жить. Теперь у них полненькие красно-коричневые личики. Глазки сверкают. Ножки прямые и толстенькие, изящное, пропорциональное сложение.