Василий Аксенов - «Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)

Целуем, ждем писем. Таке рigeons mail [297].

Передайте, пожалуйста, письмо моему Киту (151-8615), он не получил ни одной моей открытки.

29 сентября 1980 г.

Дорогие Белка и Борька!

Вчера у нас был визитер из Москвы, Валерий [298], администратор Таганки, и он среди прочего сказал, что вам «буквально есть нечего». Так ли это? Мы можем устроить отсюда (вернее, попытаемся), чтобы вам принесли пару тысяч рублей. Напишите, нужно ли на этот предмет ворочаться.

Отдельно о твоих калифорнийских деньгах. Миша Флайер только что запустил нужную бумагу в университетский компьютер. Все безобразно медленно делается. Однако, рано или поздно они придут к нам. У Майки есть идея купить тебе дубленку, а если к этому времени подойдет какая-нибудь праздничная сэйла [299], то может и пару дублов-шипскинов натянуть. Там, кажется, что-то вроде 650?

Ну, а теперь сразу о музыке. Концерт всех Шостаковичей + Ростроповича был здесь главным событием сентября. Максим [300]нас просто потряс 6-й симфонией. Он никогда в Союзе так не дирижировал. Говорят, что просто новое рождение и вырастание в звезду. Митька его – совершенно удивительное существо, чудеснейший живой, веселый и к тому же еще тончайшей конструкции мальчик. Играл дедушкин концерт, и там вторая лирическая часть, мне стала мерещиться Москва и снег в тех переулках, знаешь, есть еще, нетронутые Степанидой [301], потом я его спросил, о чем он играл, и он сказал – о поземочке. Мы сидели со Светланой Харрис [302], которую случайно встретили в фойе. В Кеnnedy Сеnter все время на тебя налетают знакомые – то Dieter Мullеr из Гамбурга, то Яша Судзуки из Токио, то какой-нибудь военный атташе, то Милор Стуруа [303]. И вот поперлись потом на прием, а там шампанское – рекой! В общем, триумф, и я очень рад за Максима, все же воткнул Степаниде за все издевательства над папкой. Затем сидели в Watergate’е у Ростроповича и вдруг, деликатно постучавшись, входит Л. И. Брежнев, говорит: дорохые товарищи, не здесь товарищ Хусак? Оказалось, это Слава купил себе в Вене такую маску. Нельзя сказать, что маска полностью удачная, хотя испугаться, конечно, можно. Некоторые черты вождя все же чрезмерно преувеличены, другие недотянуты. Говорят, что в Нью-Йорке можно достать более удачные варианты.

Мы теперь в Большой Помойке [304]бываем часто, дружим там с Милкой Лось и ее новым мужем художником Геной Осьмеркиным. В последний приезд побывали у Левы Збарского [305], застали там большую компанию: те же Шостаковичи, Э. Лимонов [306], Саша Соколов [307]и лежащий пузом вверх новый Бабель – Ефим Севелло [308](может быть, и Си-вилло, но уж никак не Севилья и не Сивилла). Лева очень понравился – веселый, забавный, как всегда стильный, но бедный. Говорит, что занимается сейчас скульптурой, и впрямь – в студии имеются какие-то сваренные патрубки, похожие на пароходные вентиляторы. Живет с очаровательной афганкой [309]Лизой; видимо, довольно умная собака, ибо когда недавно грабители выносили Левино stereo, Лиза не тявкнула, а только смотрела на них глазами Бaбрака Кармаля [310].

Может быть, вы слышали о третьем арагвийском приеме в Нью-Йорке. Посылаю вам статью В. Козловского [311]об этом. Было шикарно и жарко, сломался сначала air conditioner, потом радио. Встретили там и Сарочку Бабенышеву [312](потом она приехала в Вашингтон) и Леву с Раей [313](они прибыли из Европы на Queen Elisabeth II) [314]и Азарика [315], с которым потом отдельно еще повстречались. Он среди всего прочего говорил, что у него есть большое интервью с тобой, но кажется еще не расшифрованное. Что делать в смысле публикации?

Писание письма продолжается уже после ужина с Литтелом [316]и звонка к вам. Как действительно все хорошо порой работает, спасибо и почте и телефону. Я тебе очень благодарен, что не забываешь о Лешке, он очень замкнутый парень и его нужно иногда поддергивать, подтягивать туда, куда ему и самому хочется зайти, в частности, к вам. <���…> «Змеиным укусом» с моей стороны, вероятно, был вопрос – что тебе прислать? Защитной же реакцией организма ответ – дубленку. Что делать? Иногда кажется, что все отдаляется неимоверно, стремительно уносится на огромные расстояния, но потом видишь, что даже и там все очень прозрачно и отчетливо и, может быть, даже лучше различимо. Может быть, даже лучше видно отсюда, все обнажилось. Криводушие, во всяком случае, уже не прикроешь ничем, ибо ничем пустоты между актами криводушия не заполняются.

Нам почему-то кажется, что мы еще вернемся, хотя, признаюсь, враждебная сторона родины, ее безобразная харя в огромной степени преобладает над ее милостью, дружбой и красотой. Вас всех, друзей и любимых людей, я, признаюсь, давно уже оторвал, во всяком случае, от Москвы, хотя еще и соединяю с теми местами, где нам чудилась свобода, с Кавказом, с Крымом, а от той Москвы, где некогда восторгалось, воспарялось, дралось и сочинялось «Когда моих товарищей корят…» [317], вроде бы ничего уже банда нам не оставила. Как бы хотелось, чтобы вы хоть в гости приехали! Светлана Харрис теперь будет ловить Солсбери [318], чтобы прислал официальные бумаги. Обнимаю и целую, Маятка тоже. У нее последнее время барахлит слегка почка, я волнуюсь. Послезавтра улетаем в Канаду на 4 дня, и после надо будет ее обследовать. Когда у нас будут стишки Хамодуровой? [319]