Олег Сидельников: Одиссея Хамида Сарымсакова

После минутного молчания я спросил:

— А второй год обучения как у тебя сложился?

— Я даже одной «четверочки» получить не имел права. Еще, на первом курсе избрали меня в комитет комсомола эскадрильи. Это раз. Должен пример показывать. А в сорок первом, в канун Дня Красной Армии, приняли меня в члены партии! Но имейте в виду, я учился на «отлично» не только ради примера. Мне было интересно. Радость испытывал.

— Друзья были в училище?

— Все — друзья. Но самый задушевный — Борис Милованов. Года на полтора меня постарше. Вместе в увольнение ходили. Слушали Ойстраха в Доме Флота. Мечтали. Потом разлучила нас военная судьбина. Нам говорили, что на третьем курсе обучат нас элементарному пилотажному искусству. Но до третьего курса, к сожалению, не дошло.

— Почему же не дошло?

— Двадцать первого июня сорок первого года теоретические занятия у нас заканчивались курсом метеослужбы. Читал его человек любопытный. Как говорится, не от мира сего. Начну с того, что был он в форме рядового краснофлотца. Матрос, в общем. В очках. Нескладный. Типичный ученый-ленинградец. Утонченный интеллигент. В годах уже. Мы его очень любили, потому что дело свое он знал блистательно и не нудил на кафедре, а будто поэму читал.

Закончил лекцию, поклонился нам, словно мы князья какие.

У меня с Борей Миловановым увольнительные. Пошли погулять в парк. Вдруг по городскому радио объявляют: «Большой сбор!» Мы, разумеется, помчались в училище. Время уже к отбою. Легли спать. Парадная белая форма «раз» на тумбочках. Утром — «Боевая тревога!» Построились. Замполит училища сообщил, что надо быть начеку. Неизвестные самолеты летают над Черным морем.

Команда «Разойдись!» Стали обсуждать непонятное сообщение. А вскоре выступление Молотова по радио о нападении фашистских полчищ на нашу страну. И, знаете ли, хотите верьте, хотите — как угодно, а не было у меня в душе паники. Раздавим Гитлера и его свору!

Вновь нас построили. Замполит училища на этот раз определенно сказал: «Война!» На нас уже форма летная. Петросян зачитал список: «Курсантам таким-то (в том числе и мне) выйти из строя». И тут же меня включил в экипаж летающей лодки. Посадили на катер — и вот мы уже на летающей лодке, стоящей на якоре... Да, забыл сказать, что мне и другим товарищам присвоили звание «сержант», выдали удостоверения, в которых мы значились не штурманами, а стрелками-бомбардирами, поскольку не прошли срочной службы в авиации.

МБР наш стоял на якоре. До вечера несли дежурство. После обеда вновь пришвартовался катер. Новый приказ: «Сержанта Сарымсакова — в штаб!»

В штабе сформировали шесть — семь экипажей и направили нас в Ейск, где находилось военно-морское авиационное училище, готовившее летчиков.

Прибыли в Ейск поездом. Представились. Тут же скомплектовали экипажи. Сказали, что летать мы будем на СБ — скоростных бомбардировщиках, чему мы, разумеется, очень порадовались. Разве можно сравнить СБ с тихоходным МБР! Одно смущало: не знакомы мы были с самолетом СБ. Но нам выдали инструкции. Все экипажи получили стрелков-радистов. И с утра следующего дня мы уже летали, проводили учебные бомбометания. А двадцать восьмого июня, поутру пять экипажей посадили в транспортный самолет, и вскоре очутились мы юго-западнее Ленинграда.

А дальше — все, как в калейдоскопе. Начало войны, сами понимаете. Этакая круговерть. С вновь прибывшими экипажами наскоро побеседовал молодой полковник, сказал, что положение сложилось трудное, надо воевать, как он выразился, «от всей души», придется без раскачки сразу входить в строй. И тут же на автобусе нас доставили на другой аэродром. Лишь позже я узнал полковника. Знаменитый Преображенский в августе сорок первого бомбил Берлин.

Стали новичков распределять по экипажам. К великой моей досаде, самолета мне не хватило. Стал я дежурным по эскадрилье. Тридцатого июня испытал первую бомбежку. На рассвете послышался прерывистый гул моторов, и на наш аэродром на малой высоте налетела шестерка «Ю-88». Покривил бы душой, если бы сказал, что не испытал страха. К бомбежке, по-моему, вообще невозможно привыкнуть, а тут — в первый раз! Да и «юнкерсы», казалось, прямо над головами ходили.

Два самолета у нас сгорели. Тут же поднялись в воздух оставшиеся пять СБ и ушли на бомбежку немецкой танковой колонны. Задание выполнили, но один самолет был сбит мощным зенитным огнем. Совсем я приуныл. Выходит, мне и остается — дежурить по эскадрилье?! На боевые задания «старичков» посылают. В эскадрилье всего четыре самолета осталось. Однако, как оказалось, зря я горевал. Первого июля вызвал меня командир звена.