Лев Лурье - Лаврентий Берия. Кровавый прагматик

От памятника Берии не осталось и следа. На месте родового дома – поросшие лесом руины. Время стерло почти все следы этого человека на абхазской земле. Впрочем, как мы можем понять из документов и воспоминаний односельчан, сам Лаврентий не испытывал ностальгии по родным местам. И сам будто старался стереть Мерхеули из памяти. Словно и не было того нищего унизительного детства, не было родных и не очень братьев и сестер, не было отца Павле. Отношение к отцу, как покажут последующие события, быть может, одна из ключевых загадок в понимании нашего героя. Он будет еще не раз искать и находить «отцов», а потом предавать и губить их.

А пока Лаврентий навсегда оставил своего родного отца Павле и село Мерхеули, чтобы выучиться и вырваться из нищенской крестьянской жизни.

Подавляющее большинство крестьян в Грузии были безграмотны. Во многом потому что обучение велось на русском языке. Да и школ немного. Единственный выход – это поступить в училище. В духовное, как это сделал Сталин в Гори. Или в высшее начальное в Сухуми (его еще называли – горским). Высшие начальные училища состояли из четырех классов с годичным курсом в каждом. В них принимались дети 10–13 лет, окончившие начальную школу. Выпускники высших начальных училищ обычно поступали в учительские семинарии или технические училища.

Сухуми в начале ХХ века – модный российский курорт. Роскошный бульвар вдоль моря, клубы, хорошая библиотека, несколько купальных заведений. От пристани отходят пароходы на Батум и в Одессу. Три больших сада, в том числе Ботанический. Именно в то время, когда Берия учится в Сухуми, в Российской империи возник интерес к этой так называемой русской Ривьере. Крым уже освоен, там – летние императорские резиденции. Теперь наступает время Кавказа.

В начале ХХ века в России появляется многочисленный средний класс. У этих людей нет наследственных имений, они не могут позволить себе частые поездки на заграничные курорты. А Сухуми относительно дешев и привлекает людей, страдающих разными недугами, особенно поздней осенью и зимой. Город бурно строится. Великолепные дома, дачи, виллы, отели, рестораны. Сюда с удовольствием едет русская интеллигенция: врачи, педагоги, инженеры, строители.

Тогдашний путеводитель пишет: «Привлекая каждый год все больше и больше больных, Сухум тем не менее не отличается благоустройством, улицы довольно грязны, освещение плохое, удобных помещений для больных почти вовсе нет».

Для маленького деревенского мальчика, впервые попавшего в город, важна его многонациональность, как сейчас бы сказали – мультикультурность. В тогдашнем Сухуми живут грузины, абхазы, армяне, греки, русские. Среди портовых рабочих много турок и персов.

Писатель Фазиль Искандер рассказал нам о том, каким помнит Сухуми во времена его детства:

Сухумчане это люди всех национальностей. Абхазцы, грузины, мингрельцы, армяне. Тогда еще турков было достаточно много. Такие типичные жители южного города с достаточно типичными для них страстями. Кроме работы, конечно, они увлекались застольем. Выпивкой. Компании отличались довольно высоким уровнем интернационального сообщества. В застолье, это насколько я его помню, совершенно не интересовались национальным происхождением человека. Просто, если он им казался интересным, приятным, он был застольцем, и все. Я не помню жалоб на какую-либо нацию.

Берия был толковым мальчиком, но чтобы поступить в городское училище – одних способностей недостаточно. Жизнь в городе стоила дорого, в училище был большой конкурс. Считается, что свою роль в успешном поступлении сыграли родственные связи Марты Берия. Тем не менее, без материальных жертв не обошлось. Согласно книге Серго Берии, Павле и Марте, чтобы содержать сына в Сухуми, пришлось продать половину своего дома.

Сухуми, начало XX века. Вид на Чернявскую гору

Сухуми, начало XX века. Уличные чистильщики сапог

Марта могла зарабатывать на жизнь самостоятельно, она была портнихой и, видимо, умелой. Готовой одежды в магазинах и лавках в те времена практически не было, и бедные и богатые шили наряды из купленной ткани. Например, в Санкт-Петербурге портные-надомники занимали целую улицу – Апраксин переулок.